Борис Шаховский
Цитируется по: Шаховский Б.М. Избранная лирика. М., “Молодая гвардия”, 1964. 32 с.
Стр. 5- 29
НА БЕЗЖАЛОСТНОМ ВЕТРУ
Рассвет над Волгою осенней,
И не понять — туман иль дым.
И вспоминается Есенин:
«…не буду больше молодым».
У нас сложнее всё и проще
В полсотне метров от врага.
Который день в прибрежной роще
Метёт свинцовая пурга!
Мы очень молодые люди,
Но здесь, на огненном ветру,
Не знаем —
Будем иль не будем
Во взводных списках поутру.
Кого-то вычеркнет неслышно
Вот этот хмурый день войны.
А ведь никто из нас не лишний,
Мы все любимы и нужны.
КАРАНДАШ НА ПОЛУ…
С. Гудэенко
Умирает поэт, а больничные стенки
Так чисты и белы, даже больно смотреть…
Смерть, уйди, не мешай! Это воин Гудзенко,
Он не может, не кончив стиха, умереть.
Надо несколько слов
К заключительной строчке.
Вот они, но не те — недолёт, перелёт.
Злой огонь!
Вместо слов только красные точки,
Словно трассу кладёт над тобой пулемёт.
Всё смешалось, а пламя и слева и справа.
Вот и сбилось дыханье, и пульс зачастил.
Сотни слов! Но опять сорвалась переправа.
Загорелся и рухнул непрочный настил.
И опять всё сначала: брести до рассвета.
Спотыкаться и падать на каждом шагу
Ради нескольких слов. Ну, а нужно ли это?
Ты ж не землю свою оставляешь врагу.
Брось борьбу!
Ты оставишь не пост, а всего лишь
Стих с одной недоконченной, белой строкой.
Не беда!
Для чего же ты сердце неволишь
В эти дни, когда сердцу так нужен покой?
Слышишь, сердца удары нечётки и редки.
Брось стихи!
Ты в пристрелянной той полосе,
Где шагать нелегко,
Нелегко, как в разведке.
А из трудной разведки приходят не все.
Ты ведь знаешь — тебе этих строчек не надо.
Так зачем укорачивать тропку свою?
Но они пригодятся лежащему рядом,
И поднимут его, и поддержат в строю.
Потому и ползёшь ты, себя не жалея,
И теряешь сознанье, и дышишь едва.
Вот и кончено всё.
На востоке светлеет.
Взяты с боем и вставлены в строчку слова.
Просыпаются птицы. Продрогшие ветки
Тянут пальцы к больничным окошкам, к теплу.
Вот и ты не вернулся из трудной разведки.
У кровати твоей —
Карандаш на полу.
Только тот и поэт, кто отдаст без остатка
Людям жизнь, не считая слова на рубли,
Тот, кто первым идёт в рукопашную схватку
И последним сжигает в бою корабли.
СЕРДЦУ
Не спеши,
Моё больное сердце,
И на отдых тоже не зови.
Мы с тобой бойцы-единоверцы
В ненависти, в дружбе и в любви.
Мне давно сказал знакомый медик,
Что нужны покой да тишина.
Знаю я и сам, что не из меди
На сердцах солдатских клапана.
Что ж, придётся — будем биться лёжа.
Сердцу трудно? Подтяни ремень!
Чтобы был не проведён, а прожит,
Нет, не прожит — завоёван день!
СОЛНЦЕ ВСТАЛО
Солнце встало.
Сосны под окошками
по колено в розовом снегу.
Лес зовёт хрустящими дорожками,
только я подняться не могу.
Отпусти меня, четвероногая
скучная попутчица-кровать.
В комнатушке поброжу немного я.
Неужели лёжа вековать?
Мне бы только добрести до плитки
чтоб мурлыкал чайник в тишине.
Мне бы только вечером калитку
распахнуть вернувшейся жене.
Пусть меня врачи микстурой пичкают
и глядят на градусников ртуть,
мне бы только с первой электричкою
налегке умчать куда-нибудь.
Я рецептов вязь многоэтажную
на стихи готов переливать,
только б мне с душой моей бродяжною
у костра в степи заночевать.
Забрести в отхлынувшие были,
у могил солдатских помолчать
и друзьям, которые забыли,
на рассвете в ставни постучать.
И опять врубаться в даль тревожную,
собирая строчки для поэм.
Всё такое близкое, возможное…
Просто и доступно, да не всем.
Видно, зря забредил я дорогою?
Нет, не зря!
Попробуем вставать.
Помоги же мне,
четвероногая
жёсткая
железная кровать!
НА ВЕКА
Когда безвестный капитан Гастелло
На вражьи танки бросил самолёт,
Казалось, всё горящее сгорело.
И лётчик знал, что в пламени умрёт.
Величье дел и подвигов вчерашних
Теперь виднее нам издалека.
Огонь сжигает трусов, а бесстрашных
Переплавляет в бронзу на века.
* * *
День февральский от вьюги ослеп,
День израненный глохнет от шума.
Можно только мечтать о тепле,
О тепле можно только подумать.
На высотке село. Вот бы в нём
Отогреться и выспаться сладко!
Но к нему сто шагов под огнём
И одна рукопашная схватка!
* * *
В полночь нас знакомили с приказом,
И латалась наскоро броня.
На заре дохнули пушки разом.
Дрогнул купол, звёзды оброня.
Мы со смертью чудом разминулись,
Проскочив капканы минных троп.
И полусожжённые вернулись
На заре в простуженный окоп.
Но остался в танке мой ровесник,
Поклонитесь в пояс пареньку.
Из того огня ушёл он в песню
И живёт по-прежнему в полку.
И теперь бессменно он дежурит
На посту у полковых ворот.
И его пилотку даже буря
С бронзового чуба не сорвёт.
ОКТЯБРЬСКАЯ НОЧЬ
Ни звёзд, ни огней —
Лишь глазок самокрутки,
У Смольного сдержанный гул голосов.
И старому миру последние сутки
Отсчитывал маятник русских часов.
А осень последние листья срывала,
Плескалось багровое пламя костра,
Молчали нахмуренные запевалы,
Хороший мотив берегли до утра.
Лишь кто-то соседу вполголоса: «Ленин!» –
Взволнованно скажет и вновь замолчит.
Подковки сапог по гранитным ступеням
Стучат, словно ключ телеграфный, в ночи.
Пока одиночные выстрелы где-то,
Но чувствовал каждый: атака близка.
Победа сойдёт октябрьским рассветом
На Зимний
По красногвардейским штыкам.
Солдаты. Матросы. Рабочих пикеты.
Атаки в исхлёстанной пулями мгле…
И падал боец за Отчизну Советов,
Ни дня не прожив на советской земле.
…Кончается ночь. И на штурм через лужи
Отряды гвардейцев рванулись вперёд.
И лист, что над старой Россиею кружит,
На новую землю уже упадёт.
ПЕРЕЛЁТНЫЕ ПТИЦЫ
Александру Александровичу Вишневскому
Всё громче в предрассветном дыме
Птиц перелётных голоса.
Им машут крыльями косыми
Рыбацких лодок паруса.
«Счастливо!» — машут, и похоже,
Они взлетят над морем вдруг,
Дадут прощальный круг
И тоже умчатся с птицами на юг
Но нет, они не бросят Каспий,
Пусть скоро стужа и метель:
У нас не принято за счастьем
Летать за тридевять земель.
В апреле птичьи стаи снова
В наш край богатый прилетят.
И будут в крепях камышовых
Плескаться выводки утят.
Едва весны проступят краски,
Опять вернутся журавли
И грустные расскажут сказки
О том, что счастья не нашли.
НА ЗАКАТЕ
Она пришла, за вёсла села.
А он с трёхрядкой — на корму.
Гармонь одной любимой пела,
Одной — И больше никому.
В камыш,
Что много лет некошен,
Лодчонка песню понесла.
И гроздья бронзовых горошин,
Сверкая, падали с весла.
Над речкой млел закат горячий
И гаснул в ревности немой.
От глаз его лодчонку пряча,
Камыш сомкнулся за кормой.
Гармонь вздохнула удивлённо
И присмирела дотемна.
Не до неё сейчас влюблённым,
Им даже песня не нужна.
ПОДМОСКОВНЫЙ АПРЕЛЬ
Опять, зима, пожитки собирай.
Твои снега поникли, отхрустели,
Пришёл апрель, расколдовал наш край,
Затенькали прозрачные капели.
И вот уже без шапок ходим мы.
Нам кажется — навек ушли морозы.
Но там, в лесу, остались от зимы
Заложницами белые берёзы.
* * *
Замахнулась на жёсткие пряди
И застыла с гребёнкой в руке.
Что увидела, в зеркало глядя,
Что нашла у себя на виске?
Не грусти — то совсем не сединки.
Вспомни битвы, родной человек:
То бинтов госпитальных ворсинки,
Осыпаясь, застряли навек.
ВЁСЛА И СЛЕДЫ
Пусть говорят — воды немало
За эти годы утекло.
А речка так же, как бывало,
Уводит песню за село.
Гудит буксир на дальнем плёсе,
Скучает лодка у воды
О том, кто утром на откосе
Оставил вёсла и следы.
* * *
Вечер дремлет в тростнике прибрежном.
Над посёлком — половодье звёзд.
Кто-то к морю бережно и нежно
По селу мелодию пронёс.
В эту ночь искать друзей не надо —
У баяна встретятся пути.
И легко за яблоневым садом
Невзначай на счастье набрести.
* * *
Костры июльского рассвета
Заполыхали вдалеке.
В халатик лёгонький одета,
Спустилась девушка к реке.
И перелесками к восходу
Идёт девчонка вдоль реки.
И лепестки ромашек в воду
Летят с гадающей руки.
Бредут кусты неспешно мимо,
Кудесник лес её завлек,
Наверно, в самый нелюдимый,
Забытый всеми уголок.
Тревожный холодок акаций.
Густой тростник и облака.
Здесь так легко в любви признаться
Да только некому пока.
И ВСТАНЕТ ЛЮБОВЬ
Н. Банатовой
Оконные стёкла заплаканным взором
Дивятся на солнце: им жалко до слёз
Терять ледяных занавесок узоры,
Что роздал им в зиму декабрьский мороз.
Отходят на север гудящие стужи,
А скоро под вешним весёлым огнём
Снежинки вишнёвых метелиц закружат,
И мы на рассвете окно распахнём.
Далёкое снова придвинется близко,
И в комнате, раньше пустой и глухой,
Повеет прохладой и ширью каспийской,
Запахнет дымящейся свежей ухой.
В дорогу тебя позовут пароходы,
И ветер поманит, пахуч и солён.
И встанет любовь, не давая прохода
Тому,
Кто ещё до сих пор не влюблён.
У РЫБАЦКОГО КОСТРА
Сдан улов.
Просохли сети.
Вечер вывесил луну.
В камышах прибрежный ветер
Заплутался и заснул.
На речном холсте — ни складки,
Загустела синева.
Из брезентовой палатки
Разговор ведёт Москва.
Разрубил костер потёмки,
Пахнет дымом и ухой,
И огонь жуёт негромко
Хворост тонкий и сухой.
Котелок над пылом-жаром
Греет спину на огне.
В нём, как видно, для навару
Две звезды на самом дне.
И от звёзд от этих, что ли
Нет вкуснее пищи той,
Что сготовлена на воле
На треножине простой.
И горит костёр на стане,
Словно пляшет под гармонь,
И косынкой красной манит,
Созывает на огонь.
БАКЕН
Здравствуй снова, бакен-работяга
С путеводной звёздочкой во лбу!
Тот поймёт к дорогам дальним тягу,
Кто познал недвижную судьбу.
Ты хранишь дорожные порядки,
Корабли спасая от беды,
А они проходят без оглядки,
Прочно заутюживши следы.
Ты стоишь, надеждою томимый, —
Может быть, в походы позовут.
Только мимо, мимо, мимо, мимо
Пароходы-странники плывут.
К якорю прикованный, не сетуй:
Твой недвижный быт — не их вина.
Безопасный путь им посоветуй,
И тебе помашут из окна.
Не сейчас, так в дрёме тёплых комнат,
В бурями освистанной ночи
Кто-то обязательно припомнит
Добрые, зовущие лучи…
Друг мой искалеченный, болезный!
Я тебя припомнил в этот рейс.
Можно жить негромко, но полезно
Даже в цепких лапах якорей!