ПОЭЗИЯ И ЭСТРАДА
Цитируется по: День поэзии 1964. М., “Советский писатель”, 1964, 174 стр.
Зиновий Паперный
— Мне кажется, что поэзия и эстрада не двоюродные, а родные сёстры. Но сёстры с разной репутацией.
Если поэзия предполагает что-то возвышенное, серьёзное, то слово «эстрада», к сожалению, звучит порой двусмысленно. Мы часто читаем, что это, мол, рассчитано на эстрадный, то есть дешёвый, успех, и рассматриваем эстраду как нечто подозрительное. Получается, что эстрада — это чуть ли не стриптиз, пошлость, раки и пиво. А мы знаем эстраду революционных времён, мы знаем «Синюю блузу». Это слово для нас дорого.
Я согласен с Василием Фёдоровым, что без эстрады в высоком смысле мы жить не можем.
Да, Маяковский — это трибуна. Но Маяковский— это и эстрада. Он эстраден в самом благородном смысле слова, начиная от походки, голоса, от снятого пиджака, импровизации, от великолепного чувства аудитории и вплоть до его любви к цирку. Поэтому формула Маяковского — «я стою за агитацию со звоном» — имеет высокий поэтический смысл. Здесь у нас спора нет. Возьмём время Маяковского, когда не было телевидения, не было Союза писателей, не было этих могучих каналов и мостов. Вместо огромного Дворца спорта — миниатюрненькое кафе поэтов, маленькая эстрада, сцена без микрофона, но там клокотала поэзия. Вспомните Политехнический музей! У нас же иногда много звона и шума вокруг поэзии, но, как это ни странно, поэзия не так часто звучит. Иногда возникает нечто вроде футбольного ажиотажа, когда «болеют» за «Динамо» или «Спартак».
После войны я как-то ехал в Ленинград. Матросы в вагоне великолепно пели под гармонь. Я попросил: «Спойте «Снова замерло всё до рассвета…» Они ответили: «Эту песню уже отпели». А было тогда этой песне всего несколько месяцев.
Вот такое календарное отношение у нас бывает к поэзии. Стихотворение, поэт безжалостно отрываются, как листки календаря, порой даже непрочитанными.
Вспоминаю вечер, когда был задан вопрос: «Кто больше всех нравится из молодых поэтов?» — девушка назвала совершенно молодого, ещё никому не известного поэта. Когда мой приятель ей сказал: «Я думал, ты назовёшь Евтушенко»,— она ответила: «Что вы, это уже старое поколение». Мартынов для таких календарных почитателей уже что-то времён Очакова и покоренья Крыма.
Однажды пригласили Корнея Ивановича Чуковского, попросили: вы нам почитайте что-нибудь из неопубликованного Блока. Он ответил: зачем я буду читать неопубликованного Блока, когда вы опубликованного не знаете?
Мне кажется, поэзия у нас мало звучит. Поэты говорят: я не знаю, где мне почитать свои стихи, потому что у нас в Союзе писателей — смотры, просмотры, встречи с учёными, художниками и т. д. Но трудно найти свободный день и час, чтобы поэт мог прочесть свои стихи.
Давно пора подумать о театре поэтов. Чтобы поэзия соединилась с эстрадой, чтобы в Союзе писателей возникла большая школа поэтической эстрады. Я не согласен с тем, что поэты плохо читают стихи. Многие читают хорошо, и тот же Евтушенко хорошо держится на эстраде, Егор Исаев талантливо читает свои стихи. И вообще, что значит — хорошо или плохо читают стихи? В 1921 году Блок, уже тяжело больной, получает приглашение приехать в Москву читать свои стихи в Политехническом музее. Его друзья говорили: Политехнический музей привык к великолепному чтению Маяковского, Александр Александрович, для Вас это будет провал! Но Блок приезжает в Москву, выступает в Политехническом музее, читает свои стихи, читает почти на одной ноте, слабым голосом — и овладевает Политехническим музеем, овладевает аудиторией. Это был огромный успех. С точки зрения профессионально-актерской — это было, вероятно, не безукоризненно, но поэзия говорила здесь — при всём полушёпоте — полным голосом.
Я бы сказал, что чтецы часто портят стихи. Помню вечер Светлова, он сам читал стихи, читал прекрасно, потом пришёл какой-то актер и начал жирным голосом «подавать»:
Как мальчики, мечтая о победах,
Умчались в неизвестные края
Два ангела на двух велосипедах —
Любовь моя и молодость моя.
Казалось, всё, что у Светлова скромно прячется в тени,— крикливо полезло вперёд. И сам «подтекст», тыча себе в грудь пальцем, громогласно заявлял: обратите на меня внимание, вот я какой!
Было бы хорошо издать книжки поэтов с их голосами, с портретами. Какая была бы прекрасная серия! Я предложил это в центральном издательстве, но мне сказали, что это невозможно, потому что пластинки — другое ведомство.
Как ни велик интерес к поэзии — поэзия звучит мало.
Я не разделяю военизированных сравнений и метафор относительно оставленных окопов. Наоборот, мне кажется положительным фактом, что к поэзии вызван такой интерес.
Но сейчас в общем шуме вокруг поэзии должен явственней звучать голос самой поэзии.