Сергей Мнацаканян
ГОСТЬ
Патриархальны Чистые пруды,
ночной снежок означил стеарином
тугие ветви, тёмные следы
перед особняком, вполне старинным.
Его пройдя со стороны окон,
ты поравнялся с крупноблочным домом,
поднялся на девятый — и звонком
пронзительно воззвал к своим знакомым.
Товарищ старший, точный журналист,
горячий и мгновенный, словно порох:
крест-накрест — и в корзину смятый лист,
а жизнь торопит — всё-таки за сорок…
Подруга журналиста — вот пример,
в котором нежность, верность и забота,—
как нынче говорится — ИТР,
конструктор в цехе н-ского завода.
«Ну, проходи… Откуда, милый друг?
Не ждали так ранёхонько, признаться,
но — рады, рады…» После всех разлук
чудесно повстречаться и обняться.
«Сегодня — очень кстати — мы без дел…»
Хозяин — впрямь как старший брат, нахмурясь,—
на младшего товарища глядел,
припоминая собственную юность…
Когда послевоенная Москва,
не забывая горести и раны,
шептала откровенные слова
и возводила башенные краны…
В многотиражку послан заводским
начальством, он сроднился с этой долей,
но по ночам ноздрями чуял дым
машинных масел, инструмент — в ладони.
Так и живём — в грядущем всей судьбой,
но прошлое вдруг тронет за живое,
как будто повстречался в проходной
лицом к лицу с братвою заводскою.
И молодость пристрастно говорит:
«Ну, как дела? Ты помнишь — вечно грезил
о будущем и был отличный слесарь,
припомни хоть на миг рабочий ритм…»
Ночные смены. Утренние смены.
Открывшиеся сердцу навсегда
величие и тяжесть той бесценной
и самой верной ценности труда.
А то, бывало, над родным заводом
вишнёвая, как шёлк, хрустит заря,
и тёмный дым стоит под небосводом
над белоснежной шерстью января.
Станки устали, ибо из металла.
Но хорошо под тихий небосвод,
из цеха выйдя, из огня и пара,
подставить плечи, стоя у ворот.
Задумался хозяин. Гость молчал.
Но встрепенулась милая хозяйка:
«Одну минуту — я немедля чай…
Сегодня утром что-то очень зябко…»
И по-московски согревал чаёк,
и таяло домашнее варенье,
табачный дым взлетал под потолок,
и было до предела откровенно.
Так начался прекрасный разговор
о том о сём, о космосе, о снеге,
в итоге вышло — завязался спор
о яростном и реактивном веке.
О том, что жизнь на диво хороша,
о том, что жизнь непрочна, но нетленна,
и тянется уставшая душа
к работе и любви одновременно…
И перешли от мировых забот
к проблемам поколенья молодого,
чей представитель произносит слово —
дай бог, чтоб веско и без позолот.
Цитируется по: Москва лирическая. Антология одного стихотворения. М., “Моск. рабочий”, 1976. 496 стр. (Стр. 260 – 262)