Валентин Распутин. Мне чудилась почему-то ласточка

Валентин Распутин

МНЕ ЧУДИЛАСЬ ПОЧЕМУ-ТО ЛАСТОЧКА

Цитируется по: День поэзии 1979. М., “Советский писатель”, 1979, 224 стр.

Старое, порядком истасканное, но не истинное ли оно — сравнение поэзии с чудом и тайной полёта над грешной землёй. Таким всегда, с самых ранних лет, когда я ещё не знал букв, было у меня ощущение от расходящегося и снова сходящегося, как взмахи крыльев, рифмованного слова. Уже первая строка возносила в небо, ритмика и энергия стиха придавали птице определённый образ и наделяли её заботой, радостью ли, с какой она устремлялась в полёт.

Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя… —

и мне чудилась почему-то ласточка (то, что ласточки улетают на зиму в тёплые края, не имело значения), которая, изнемогая от усталости, летит встречь тому ветру к своему гнезду и, попеременно то подныривая под жестокие его порывы, то снова взмывая вверх, в конце концов благополучно добирается до тёплого и тихого своего пристанища и под слова: «Выпьем с горя: где же кружка? Сердцу будет веселей» , — накрывается крылом и утомлённо закрывает глаза.

Гораздо позже без всякого затверживания, одним прочтением я запомнил и не мог не запомнить известное фетовское:

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали,
Как и сердца у нас за песнию твоей.

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна — любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

И с тех пор много лет я пытаюсь рассмотреть незнакомую мне, высоко над головой парящую птицу, незвонко и внятно выводящую в счастливой истоме свою Песнь Песней. Но мне не дано разглядеть её: человеческие глаза для этого слишком слабы, а она не в состоянии опуститься ниже своего волшебного горизонта.

Не зря издавна существует этот образ — «крылья поэзии», означающий, очевидно, лёгкость, звучность, выразительное богатство и ёмкость стихотворного слова.

Но поэзия меняется и, как мне кажется, в последнее время тяжелеет. Если у нынешней поэзии есть крылья, то они чаще всего металлические, на которых способно доставлять грузы на наши великие стройки, высекать жар путевых впечатлений ( «нынче здесь, завтра там» ) и вливать свой ритмический гуд в общее могучее гудение прогресса. И когда вспоминает поэзия, что к зачем она есть, она уже не в силах вернуть себе животворное, богом данное сердце вместо вставленного «пламенного мотора» — и её мучительные, чаще всего безуспешные попытки в этом смысле хорошо заметны.

Но это, разумеется, не вся поэзия. Это основное течение, правило, из которого не может не быть исключений. Литературу же двигали вперед всегда именно исключения. Хотя — если говорить про общую направленность — похоже, что литература давно уже, пускай п с остановками, с внушающими порой надежду дальними обходами, спускается тем не менее со своих высот вниз, и пики Пушкина, Фета, Тютчева и Блока в поэзии, как и пики Гоголя, Достоевского и Толстого в прозе, никогда не будут взяты.

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Стихи, русская поэзия, советская поэзия, биографии поэтов
Добавить комментарий