Яков Козловский
Уроки Маршака
Цитируется по: День поэзии 1979. М., “Советский писатель”, 1979, 224. стр.
…Маршак работал, писал статью о Твардовском. Лицо его казалось посвежевшим, ворот накрахмаленной до твёрдости рубахи был широко распахнут, обнажая морщинистую, худую шею. Рубаха топорщилась, заправленная в брюки «под ремень». Я сказал:
— Вы, Самуил Яковлевич, ясновидец,
— В каком отношении?
— Вы предсказали Твардовскому его будущее.
— Это правда, голубчик. Я когда-то сказал ему: «Вы будете первым поэтом нынешней России». Так оно и вышло!
Письменный стол был завален рукописями, письмами, книгами, и в этом хаосе мог ориентироваться только сам Маршак. В соседней комнате стучала на ундервуде машинистка.
Сколько достойнейших людей побывало в этой небольшой комнате, заваленной книгами на русском и английском языках, в комнате, редко проветриваемой, под потолком которой почти всегда висело марево табачного дыма. Маршак был заядлым курильщиком. На стене перед письменным столом портрет Пушкина из первого посмертного издания, с приложением руки «матушки цензуры». На противоположной стене — олеографическое изображение Бернса с лубочными картинками на сюжеты его стихов. Этот портрет был отпечатан ещё в середине прошлого века и прислан в дар Маршаку одним шотландским крестьянином. На столе букет гладиолусов, на подоконнике — букет полевых цветов.
…— Мне повезло в жизни,— говорит Самуил Яковлевич,— она меня сводила со многими интересными людьми. Со Стасовым, который родился ещё при Пушкине и знавал Гоголя, с Алексеем Максимовичем Горьким, с Блоком, Шаляпиным, Алексеем Толстым. Вспомнил, как какие-то борзописцы обругали Шаляпина. Фёдор Иванович, огорчённый, пришел к Владимиру Васильевичу Стасову. Стасов стал его успокаивать и сказал: «Вот я им покажу!» Через несколько дней появилась статья Стасова, в которой он в пух и прах разделал хулителей артиста.
…Я смотрю на портрет Стасова, что возвышается над креслом Маршака, и вспоминаю фотографию, запечатлевшую в 1902 году острогожского гимназиста, юного «Сама» (так ласково Стасов называл Самуила Маршака) и седобородого патриарха русской общественной мысли, великого художественного и музыкального критика. Мне довелось читать письма Стасова к Маршаку (сейчас они хранятся в Институте русской литературы Академии наук СССР). «Эко вечно мне везёт! Всё вот поминутно каких людей мне случается узнавать, видеть и слышать — то Мусоргского, то Бородина, то Гартмана, то Глазуна, то вдруг теперь этого маленького Сама»,— писал в одном из писем Стасов Маршаку. А в письме от 15 августа 1902 года Стасов пишет о том, как он со скульптором Ильей Гинцбургом посетил Льва Николаевича Толстого, и, в частности,
сообщает Маршаку: «…среди всех наших разговоров и радостей, я нашёл одну минуточку, когда стал рассказывать ему про новую свою радость и счастье, что встретил какого-то нового человека, светящегося червячка, который мне кажется как будто бы обещающим что-то хорошее, чистое, светлое и творческое впереди.
Он слушал, но с великим недоверием, как я вперёд ожидал и как оно и должно быть. Он мне сказал потом с чудесным выражением своих голубых глаз и своею мощною, но доброю улыбкою: — Ах, эти мне «wun-derkinder»! Сколько я их встречал и сколько раз обманулся! Так они часто летают праздными и ненужными ракетами! Полетит, полетит, светло и красиво, а там и скоро лопнет в воздухе и исчезнет! Нет! Я уже теперь никому и ничему между ними не верю! Пускай наперёд вырастут и окрепнут и докажут, что они не пустой фейерверк!..
Я и сам то же самое думаю, и я тоже не раз обманывался. На этот раз немножко защищал и выгораживал своего новоприбылого, свою новую радость и утешение. Я рассказывал, что на мои глаза тут есть какое-то в самом деле золотое зёрнышко. И мой Лев как будто склонил свою могучую гриву и свои царские глаза немножко в мою сторону.
Тогда я ему сказал: — Так вот что сделайте мне, ради всего святого, великого и дорогого: вот, поглядите на этот маленький портрет, что я только на днях получил, и пускай ваш взор, остановясь на этом молодом, полном жизни лице, послужит ему словно благословением издалека!
И он сделал, как я его просил, и долго-долго посмотрел на молодое начинающее жить лицо ребёнка-юноши.
Теперь же я тебе скажу, чего я тебе желаю, чего боюсь и на что надеюсь: первое, что ты никогда не переменишь своей веры, какие бы ни были события, обстоятельства, люди и отношения; второе, что ты будешь искать всё больше и больше правды жизни, и будешь всё больше и больше чуждаться риторики, красивых, но праздных слов и картин, пустых фейерверков и цветных иллюминаций; третье, что никакой успех и расхваливания не сдвинут тебя с настоящей дороги и не затемнят твою голову фольгой самомнения и мишурой нравленья толпе…»
Как далеко смотрел могучий Стасов, каким пророком был, как высоко ценил художественное истинное начало в человеке, одарённом от природы, какой нравственный урок преподавал своему юному ученику! Ни один писатель не может научить своего молодого ученика писать, но преподать ему уроки жизни, уроки мастерства и, что главнее всего, уроки порядочности и доброты он не только может, но и обязан, если он сам истинный творец.
… А как умел чувствовать отеческий язык Маршак. Как умел смаковать он слово, любоваться тончайшими его оттенками, гранями, самим его звучанием.
— На английском или французском,— говорил он мне.— может писать стихи любой профессор, а язык русский молодой, его стилистика чрезвычайно гибкая; всё в нём почти девственно и первозданно. Заметьте, к примеру, какое удивительное слово «хо-хо-тать» , как точно выражает действие, как непосредственно, словно в устах дикаря. А какое ёмкое слово «беда» , вернее «бяда». Это книжники изобрели слова-синонимы: «горе» , «печаль» , «тоска» , а крестьянин раньше говорил «бяда» , и была в этом слове такая безысходность, что, кроме тяжкого вздоха, после этого слова ничего не могло звучать…
…В последние годы жизни Самуил Яковлевич Маршак редко появлялся в Союзе писателей на литературных вечерах. Он жадно работал, понимая, что времени остаётся все меньше. Последний раз в Союз писателей для выступления он, кажется, приехал 11 декабря 1959 года, когда открывал совещание молодых переводчиков. А с людьми встречался ежедневно дома, в больнице, в Ялте, в гостях, в Барвихе. Когда-то Гамзат Цадаса сказал: «Люди — моя библиотека». В этом отношении Маршак был обладателем прекрасной и огромной «библиотеки»…