Русские поэтессы XIX века
От составителя
В рассказе «Как сложили песню», входящем в книгу «По Руси», Максим Горький блестяще нарисовал процесс рождения женской поэтической исповеди.
На тихой улице Арзамаса вечерней порой на лавочке подле дома кухарка Устинья и молоденькая горничная Маша, стих за стихом, строка за строкой, подхватывая и развивая раз начатую мысль, сочиняют чудесную лирическую песню. Обе выросшие в деревне, они изливают в песне свою тоску по родимым местам, тоску по раздолью полей и воле. Действительно подслушал и запомнил писатель подлинные слова песни или сам написал её, на редкость тонко уловил народный дух, неизвестно, но песня трогает сердце читателя своей
поэтичностью.
Великий писатель, глубоко чувствовавший корни народной жизни, как бы фиксировал в своём рассказе тот очевидный факт, что в устно-поэтическом творчестве народа на протяжении многих столетий огромную роль играла женщина. Анонимный характер старинного поэтического творчества на Руси вплоть до XVIII и даже XIX столетия не позволяет нам в точности выявить, отделить песню, сказание, сказку, созданную женщиной, от песен или сказок, созданных мужчинами. Но какие мощные пласты, какие залежи русского фольклора говорят но весь голос именно о женщине, о её доле! Сколько жалоб и сетований на судьбу и участь женщины в лирических и бытовых, в свадебных и похоронных русских народных песнях! Нет ни малейших сомнений в том, что авторский вклад женщин в эту народную поэтическую сокровищницу был самым значительным. Уже в новейшие времена женщины выступали и как хранительницы фольклора и его носители. Сказительницы, вопленицы, сказочницы, сберегавшие в своей памяти удивительные по объёму поэтические богатства и наращивавшие их собственным творчеством, встречались ещё не так давно повсюду. И только некоторые из этих женщин запечатлели своё имя в истории — такие, как няня А. С. Пушкина Арина Родионовна, как сказительница из Заонежья Ирина Федосова, великолепно описанная М. Горьким в «Жизни Клима Самгина», как вызывавшая восхищение аудиторий Москвы архангельская сказительница Кривополенова. Материалами Ирины Федосовой пользовались в своей работе Некрасов, а затем Мельников-Печерский и Пришвин.
Понятие авторства в искусстве вообще и в литературе в частности непреложно утвердилось в России только после преобразований Петра, в XVIII веке. От этого столетия и довели до нас первые женские имена, связанные с текстом той или иной песни, того или иного поэтического произведения. Совсем не случайно появление первых русских «сочинительниц» совпало по времени с бурным развитием русского театра, когда на сценические подмостки вышли талантливые русские певицы и танцовщицы, а затем и драматические актрисы. Все они набирались прежде всего из народа, из крепостных, с деревенских околиц. Они составляли кордебалет крепостных и некрепостных театров, они исполняли ведущие партии опер и балетов, украшали собой представления, разыгрываемые перед народом, вроде «семика» или «гулянья в Сокольниках».
Ещё в царствование Елизаветы, в 40-х годах XVIII века, прославилась театральная танцовщица Аксинья Баскакова. А в конце XVIII — начале XIX столетия блистают знаменитая Параша Ковалёва-Жемчугова (1768—1803), московская драматическая актриса Мария Синявская, одна из театральных наставниц Жемчуговой (о ней оставил восторженные отзывы Н. М. Карамзин), балерина Татьяна Шлыкова-Гранатова и обладательница чарующего меццо-сопрано, любимица москвичей Елизавета Сандунова. Воспитанница приютского дома, жена актера Силы Сандунова Елизавета Семёновна Сандунова (1777—1826) приобрела известность как оперная певица, исполнившая свыше двухсот ролей. Зрительный зал дрожал от оваций, выступала ли Сандунова в опере или в комическом спектакле. Она славилась и как задушевная исполнительница русских народных песен. Пела «Лучину», «Из лесу, лесу тёмного», «В поле липонька стояла», пела о женской доле. «Слушаешь её,— писал о Сандуновой один современник,— и аж сердце щемит. Кажется, видишь всё, о чём поёт Лизанька». Сандуновой и принадлежит песня «Если б завтра да ненастье», несущая на себе столь сильную печать фольклора, что песня, вероятно прозвучавшая впервые со сцены, скоро стала народной и пелась вплоть до начала XX века. Параше Жемчуговой традиция упорно приписывала популярную песню «Вечор поздно из лесочку Я коров домой гнала», в которой излагается необычайная история крепостной девушки, ставшей «госпожой». Едва ли всё же песня создана самой Парашей. Сомнительным считается авторство и других песен XVIII века, приписываемых женщинам: «Во селе, селе Покровском» — императрице Елизавете Петровне (песня входила в исполнительский репертуар Сандуновой), «По горам, по горам» — Марии Львовне Нарышкиной, пользовавшейся известностью в качестве певицы. Гораздо достоверней принадлежность популярной даже в XIX веке песни «Я в пустыню удаляюсь» Марии Воиновне Зубовой, урождённой Римской-Корсаковой (ум. в 1799 г.). Н. И. Новиков писал про Зубову, что она «сочинила немало весьма изрядных стихотворений, а особливо песен». Сочиняла стихи и дочь знаменитого поэта и драматурга XVIII века Сумарокова — Екатерина Александровна Княжнина. В юности, до замужества, она бывала при дворе Елизаветы и обратила на себя внимание своей образованностью и остротой ума. С ней любил поговорить М. В. Ломоносов, отзывавшийся о Сумароковой: «Вот умница барышня!»
Надо отметить, что кроме Е. А. Княжниной, жены драматурга Якова Борисовича Княжнина, в XVIII веке писали стихи и жёны поэтов Державина и Хераскова. В ту пору далеко не все дворяне, любившие литературу и пробовавшие в ней силы, решались печататься. Это считалось делом, ронявшим дворянское достоинство. Чурались дворяне и профессиональных занятий наукой. Появление первого дворянина на профессорской кафедре в начале XIX столетия Н. М. Карамзин объявил историческим событием. Не удивительно, что большинство литературных женских имён, какие мы встречаем в XVIII веке, непосредственно связаны с писательскими или артистическими кругами, а многие стихи, написанные женщинами, вошли в песенники и иные издания без подписи автора.
Однако постепенно положение изменялось. В начале XIX века Анна Петровна Бунина и Анна Алексеевна Волкова, (умев отбросить стесняющие предубеждения, уже стремятся печатать свои стихи, добиваются этого и даже прибегают к покровительству не только писателей, но и сановных, придворных лиц. Именно эти поэтессы первыми в России издают книги (моих стихотворений и вступают в существовавшие тогда литературные объединения. А вскоре, когда русская поэзия, русская литература стала стремительно обретать огромную глубину и блеск, обретать общественное значение, интерес к ней в образованных дворянских кругах проявляется всё острее и выглядит чуть ли не модой. Этому способствовал подъём национального сознания, наступивший с Отечественной войной 1812 года, возросшая тяга к родному языку. Один за другим, в особенности в столицах, в Москве и Петербурге, возникают литературные и музыкальные салоны, в которых известную роль играли и стихотворцы-женщины. Помимо салонов княгини 3. Волконской, графини Е. Ростопчиной, поэтессы Каролины Павловой в 20— 30-х годах славились салоны переводчицы А. П. Елагиной, поэтессы Е. А. Тимашёвой, а также салоны С. Д. Пономарёвой, А. О. Смирновой, Е. А. Карамзиной. Салонный лоск, светское воспитание наложили свой сильный отпечаток и на обильное литературное творчество Е. Ростопчиной, и в известной мере на поэзию Каролины Павловой. Эти поэтессы уже претендуют в поэзии на роль, равную роли мужчин; их принимают в своё братство, ценят и даже возвеличивают самые блестящие, крупнейшие деятели тогдашней литературы, начиная с Пушкина и Жуковского, Баратынского и Языкова. Рассуждая о роли женщин в литературе, критик Иван Киреевский в 1834 году на страницах одесского альманах «Подарок бедным» писал: «…давно ли с этим словом писательница соединялись самые неприятные понятия: пальцы в чернилах, педантство в уме и типография в сердце!» А теперь, констатирует критик, «название Литератора стало уже не странностью, но украшением женщины: оно во мнении общественном подымает её в другую сферу, отличную от обыкновенной, так, что воображение наше создает вокруг неё другое небо, другой воздух, и ярче и тепле, чем ваш Одесский… впрочем, я говорю здесь только о новом поколении и частию о среднем: в старом поколении, которое привыкло видеть в женщине полуигрушку,— предрассудок против писательниц ещё во всей силе. Он задавил, может быть, не один талант, обещавший новую красоту нашей литературе и, может быть, новую славу,—кто знает? Вследствие этого предрассудка большая часть наших дам-поэтов пишет мало, и либо совсем не печатает, либо печатает без имени. Исключений не много».
Конечно, не всегда именитые авторы относились к литературным занятиям женщин столь уважительно и сочувственно. К примеру, приятель И. Киреевского поэт Е. А. Баратынский, терзаемый горькими мыслями о назначении поэта в обществе, так в 1826 году — на восемь лет раньше критика — остерегал «поэтов прекрасного пола» против тщеты литературных стремлений:
Не трогайте парнасского пера,
Не трогайте, пригожие вострушки!
Красавицам немного в нём добра,
И им Амур другие дал игрушки.
Любовь ли вам оставить в забытьи
Для жалких рифм? Над рифмами смеются,
Уносят их летейские струи —
На пальчиках чернила остаются.
И однако, можно с уверенностью сказать, что в пушкинскую эпоху в русской поэзии складывается прочная традиция женского поэтического творчества; женщины-поэты начинают довольно широко печататься. 3. Волконская, Е. Ростопчина, А. Готовцова, Е. Тимашёва, К. Павлова — поэтессы, лично знавшие Пушкина или вращавшиеся в том же светском кругу, куда был вхож и великий поэт,— уже вносят определённый вклад в литературный процесс своего времени. Но названными именами список женщин, причастных к стихотворству, не исчерпывается. Писали стихи жена поэта Фёдора Глинки Авдотья Глинка, жена писателя А. Вельтмана Елена Вельтман, переводила стихи русских поэтов на иностранные языки (и издавала эти переводы за границей) жена брата Баратынского Ираклия А. Д. Абамелек-Баратынская, которую Пушкин в юности пил ещё двухлетним ребёнком (к ней обращено его стихотворение «В альбом кн. А. Д. Абамелек»). На краткий срок появилась одарённая девушка Елизавета Кульман, семнадцати лет умершая от скоротечной чахотки сырой петербургской осенью 1825 года. Занималась писанием стихов жительница Казани Александра Фукс, жена медика, профессора Казанского университета. В начале сентября 1833 года, направляясь в Оренбург для сбора материалов о восстании Пугачёва, Пушкин был у Фуксов в Казани, о чём хозяйка дома, не блиставшая талантом, написала пространное и довольно неуклюжее стихотворение, поместив его потом в сборнике своих опытов, вышедшем в Казани в 1834 году. Если полистать альманахи того времени, то мелькнут имена В. Н. Анненковой, М. А. Лисицыной, М. Б. Даргомыжской, матери композитора. В 1837 году вышли «Опыты в стихах 15-летней девицы Елисаветы Шаховой». В 1839 году за новый сборник стихов Шахова, вскоре удалившаяся в монастырь, получила от царя фермуар и перстень с бриллиантом, хотя стихи её были столь же беспомощны, как и вымученные произведения Фукс.
Надо ли говорить о том, как резко на таком фоне женской поэзии 20—30-х годов выделялось творчество Евдокии Ростопчиной и Каролины Павловой. Стремление Е. Ростопчиной раскрыть свою душу, передать психологические и бытовые подробности, в которых постигается самый аромат эпохи,— придаёт интерес её стихам, несмотря на их многословность и растянутость, сыроватость фактуры, тривиальность в рифмовке, известную банальность языка. Прошедшая с юности немалую поэтическую школу, пристально вглядывавшаяся в лапидарный и глубокомысленный стих Баратынского, Каролина Павлова, если сравнить её с Е. Ростопчиной, проявляет большее мастерство, лучше владеет формой и ищет в своих стихах решения более сложных вопросов. Есть что-то контрастно различное в душевном складе этих поэтесс-современниц, в равной мере честолюбивых и неприязненных друг к другу. В даровании Каролины Павловой были заложены куда большие потенции саморазвития, изменения и совершенствования (об этом говорят её поздние стихи, созданные в годы, когда слава её уже меркла), и не случайно Валерий Брюсов, с увлечением занимавшийся изучением наследия поэтессы и в 1915 году издавший её произведения, считал Каролину Павлову одним из выдающихся русских поэтов XIX столетия.
Творчество русских поэтесс первой половины XIX века, помимо прочего, весьма ценно для нас тем, что по-своему ярко освещает фигуры корифеев русской поэзии той поры. Поэтессы-женщины находят свой особый тон и свой подход к теме, пишут ли они о Пушкине, о Лермонтове или о Баратынском. Нам интересно читать «Две встречи» Евдокии Ростопчиной, повествующей о Пушкине в обстановке бала, в разговоре с юной девушкой, только что вывезенной в свет. Или напутственные её стихи Лермонтову, где запечатлено настроение в минуту разлуки с уезжавшим из Петербурга в последний раз и уже обречённым поэтом. Неожиданный и важный по значению отклик на гибель Пушкина мы находим в стихах Надежды Тепловой — он отражал отношение лучшей части русского образованного общества к этой потрясшей многие сердца трагедии.
Читатели прошлого века, так же как, впрочем, и мы, искали в произведениях поэтесс раскрытия особенностей женского восприятия жизни, или, как выражались историки литературы, «лирику женского сердца». «В женских исповедях есть особая прелесть»,— говорил П. А. Вяземский в письме к А. Готовцовой, В. Г. Белинский, утверждая в одной из своих статей 1840 года, что «мужчина, по природе своей, всеобъемлющее женщины и одарён способностью выходить из своей индивидуальной личности и переноситься во всевозможные положения», «тогда как женщина заперта в самой себе, в своей женской и женственной сфее» и «не может быть великим поэтом», вместе с тем писал: «Женщина лучше, нежели мужчина, может изображать женские характеры, и её женское зрение всегда подметит и схватит такие тонкие черты, такие невидимые оттенки в характере или положении женщины, которые всего резче выражают то и другое и которых мужчина никогда не подметит».
Поражает одно общее обстоятельство, когда изучаешь жизнь и творчество русских поэтесс: глубокое неблагополучие их судеб. Ущемлённость, столкновения и конфликты с непосредственно близкой средой, тягостный надзор властей предержащих, болезненные семейные драмы… Дорогою ценой нередко платили за право на поэтическое творчество, на творческую жизнь литераторы-мужчины. Но ещё дороже взыскивала за это судьба с женщин. Причины тому, несомненно, коренились в самих основах помещичье-буржуазного миропорядка в стране.
Стоит указать и на тот факт, как на протяжении столетия исподволь изменялась социальная, сословная принадлежность поэтесс, как наряду с дворянками стали появляться в поэзии представительницы разночинцев, людей интеллигентного труда. Но не было, однако, случая, чтобы на печатные страницы вышла со стихами простая крестьянка или дочь мастерового!
Как и во всей русской поэзии, в творчестве русских поэтесс легко различить определённые исторические этапы. Предлагаемый вниманию читателя сборник, не преследуя специально такой цели, выявляет эту историческую последовательность с полной очевидностью. Открывающие сборник стихи А. Буниной и А. Волковой по духу, по лексике, по жанровым признакам в значительной мере принадлежат ещё XVIII веку, эпохе Державина. Затем чётко обрисовывается пушкинский период, носивший в творчестве поэтесс преимущественно романический характер. Стихотворения Юлии Жадовской уже отмечены воздействием музы Некрасова. Некрасовская гражданственная нота подхвачена и в суровых стихах Анны Барыковой. Непосредственно связанная с движением народников, она обращается к открытой публицистике, гневно бичует самодержавие. Стихи выдающейся революционерки-народоволки Веры Фигнер также неотделимы от демократического направления в русской поэзии. Влияние могучей некрасовской музы сказывалось в русской поэзии до самого конца столетия. И только в стихах Мирры Лохвицкой и отчасти П. Соловьёвой (Allegro), созданных на рубеже нового, XX века, мы чувст-Вуем веяние модернистской, декадентской эстетики — в девя-ностых годах заявили о себе и Бальмонт, и Мережковский, и Гиппиус, положившие начало тому течению в русской поэзии, которое чуть позднее получило название символизма. А стихотворения Г. Галиной и Т. Щепкиной-Куперник, при всех их недостатках, по существу примыкали к передовой демократической литературе, олицетворением которой уже на грани XIX—XX века стал молодой Максим Горький и которая с открытым забралом выступала против кладбищенских упадочных настроений в книгах декадентов и символистов.
Все эти грани истории русской поэзии проступают в предлагаемом сборнике избранных стихотворений поэтесс.
У нас нет оснований забывать колоритную фигуру Евдокии Ростопчиной, давшей в своих стихах весьма богатый материал для познания дворянского быта и культуры первой половины XIX столетия. Творчество Каролины Павловой с давних пор постоянно находится в орбите внимания литературоведов и признано существенной страницей в истории русской поэзии. Несущие печать несомненного таланта стихотворения Юлии Жадовской, такие, как «Нива» и несколько других, когда-то знала вся читающая Россия — они входили в популярные школьные хрестоматии и проникали в гущу народа, были его духовным хлебом. Одним из ярких наследников поэзии Некрасова выступала в лучшую пору своего творчества Анна Барыкова, тем самым внося достойный вклад в литературу демократического лагеря в царской России.
Творчество русских поэтесс XIX столетия — неотъемлемая часть нашей богатейшей поэзии. Оно открыло дорогу деятельности поэтесс XX века, среди которых — Анна Ахматова и Марина Цветаева, ставшие в ряд крупнейших творцов художественного слова. Незримые нити тянутся из XIX века и к нашим дням, когда женщины заняли в поэзии столь значительное место.
Ник. Банников
Цитируется по: Русские поэтессы XIX века/Сост. Н. В. Банников. Гравюры Н. И. Калиты. Оформ. Н. И. Крылова.— М.: Сов. Россия, 1979.— 256 с, ил. гравюры.