ПОЭЗИЯ ПЕРВОГО ПОСЛЕВОЕННОГО ДЕСЯТИЛЕТИЯ
(1945—1955)
Цитируется по: История русской советской поэзии 1941 – 1980. Ленинград, “Наука”, ЛО, 1984.
Стр. 76 – 84
1
9 мая 1945 г. блистательной и полной победой над немецко-фашистскими захватчиками завершилась Великая Отечественная война. И этот незабываемый день всенародного торжества, этот праздник «со слезами счастья па глазах» (1) стал рубежом в развитии всей нашей действительности. «Победоносное окончание войны открывало новый исторический этап в жизни Советской страны». (2)
Отгремевшая война воспринималась вчерашними её участниками как вынужденный, но временный перерыв в их человеческом бытии. Она казалась им как бы «длительным ожиданием, бесконечным, мучительным сроком прерванного свидания с радостью». (3) НIo миллионы людей не просто возвращались к своему прежнему образу жизни. Они вступали в мирную жизнь умудрёнными бесценным опытом своего мужества и страданий, нравственно обогащёнными, духовно выросшими. И оттого, наверное, приступая к мирным делам и заботам, помышляли, чтобы действительность стала отныне намного лучше, совершеннее, чище, разумнее, чем прежде, чтобы оказалась она достойной понесённых ради неё жертв и мучений. «Жизнь начинается заново, — говорилось в повести В. Овечкина «С фронтовым приветом». — Входите, друзья, в новый дом, оботрите ноги на ступеньках. Не повторяйте старых ошибок. . . Не сохранять старые рубежи задача наша, а новые занимать». (4)
В этих условиях перехода от войны к миру наступал новый этап и в развитии советской поэзии, которая за время фронтовых испытаний, как никогда, наверное, тесно и прочно соединила
свою судьбу с общенародной. «Перед нами лежит новая полоса жизни и работы, — отмечал А. Сурков в 1945 г., — не менее трудная и ответственная, чем прежде». (5)
Поэты остро ощущали переломность переживаемого момента. «Мы живём ещё как бы на рассвете, на раннем утре мира, — писала О. Берггольц. — Отсчитывая дни со дня победы, мы знаем, что победа будет разгораться, как разгорается утро. Может быть, что-то из того, что придёт к нам с нарастанием мирного времени, не будет узнано нами или окажется не таким, как мы ожидали, представляли себе, но хочется верить и верится, что полдень мира будет ещё светлее, ещё щедрей, ещё свободней, ещё прекрасней, чем мы представляем его сейчас, в первые дни после победы». (6)
Были написаны и стихи, где запечатлелось и это предчувствие больших, прекрасных перемен, тревога за них, и это стремление к какой-то ещё небывалой, лучшей жизни, и, главное, это чувство неотступного ещё соседства прошедшей войны. Своего рода поэтической формулой такого ощущения своего времени как пограничья между прошлым и будущим явились строки, написанные А. Твардовским «в час мира»:
Ещё теплы стволы орудий,
И кровь не всю впитал песок,
Но мир настал. Вздохните, люди,
Переступив войны порог… (7)
Но переходность послевоенного времени не только провозглашалась поэтами. В самой поэзии оказалось связано с нею буквально всё, начиная от тематики, типа конфликтов, характера образности стихов и до их места и роли в общелитературном процессе.
«Поэты — оруженосцы чувства, — как заметил однажды К. Федин, — раньше других литературных цехов оказываются у флагштоков, едва флотилии берутся менять курс». (8) И, действительно, так было в первые пореволюционные годы, когда поэзия сумела раньше прозы отразить если не всю полноту, то во всяком случае всю небывалость поистине планетарного пафоса своей великой эпохи. Так случилось и теперь, когда послевоенной поэзии тоже удалось по-своему опередить прозу, первой взявшись за немедленное решение тех новых задач, которые ставила перед литературой мирная действительность.
_________________________________________________________
(1) Бауков И. Вторая весна. М., 1946, с. 11.
(2) История Коммунистической партии Советского Союза: В 5-ти т. М., 1980, т. 5, кн. 2, с. 5.
(3) Бондарев Ю. Страницы из записной книжки, — Новый мир 1976. № 1, с. 132.
(4) Овечкия В. Избранное. М., 1955, с. 97—98.
(5) Сурков А. Голоса времени. М., 1965, с. 208.
(6) Берггольц О. Возвращение мира. — Знамя, 1945, № 9, с. 89.
(7) Твардовский А. Стихотворения и поэмы: В 2-х т. М., 1954, т. 1, с. 329.
(8) Федин К. Собр. соч.: В 10-ти т. М, 1973, т. 9, с. 476.
_________________________________________________________
Сразу после окончания Великой Отечественной войны стало очевидно, что Советскую литературу ожидают новаторские перемены. На X пленуме правления ССП, который открылся 15 мая 1945 г., не столько подводились итоги, сколько намечались перспективы предстоящего творческого обновления. И в отчётном докладе Н. Тихонова, и в ряде выступлений главной оказалась, мысль о насущной необходимости преодоления некоторых стандартов, схем…». (9) Речь велась о поиске путей и средств углублённо-правдивого отражения послевоенной действительности, о способности писателей авторитетно и убедительно ответить на многие очень непростые вопросы, которые волнуют вчерашних фронтовиков, вернувшихся к родным очагам и пепелищам. В этой связи подверглась критике прежде всего поверхностность, был осуждён, как сказал Н. Тихонов, «общий герой», душевный мир которого мало интересовал автора и «оставался тайной». (10) Выступая против унификаторского подхода к человеку, участники пленума с особенной остротой поставили вопрос и о разностороннем отражении жизни, о праве литературы па драматическую конфликтность. На эту тему высказывался А. Твардовский, который горячо настаивал на важности безутайно полного воспроизведения жизненных ситуаций победного времени, призывал литераторов представить себе и показать в своих произведениях, что «великая радость победы, это действительно ни с чем не сравнимая радость, и может быть, именно тем она особенно дорога, что за ней много тяжёлого, невозвратимого, много крови, слёз и мучений». (11) Близкую идею развивала и О. Берггольц, выступавшая в защиту безбоязненного изображения страданий, потому что послевоенный человек — «это личность, пережившая трагедию». (12) Соответственно большое внимание было уделено на пленуме и развитию жанрово-стилевого многообразия литературы. «Победа нашей страны, — подчёркивал Н. Тихонов, — может быть выражена в том эпосе, который вполне закономерен сейчас, но и малейший оттенок чувства, нежнейшая песня сегодня также законны». (13) Категорическому неприятию подверглась только литература, далёкая от насущных жизненных проблем и художественно бесцветная, невыразительная. «Нам не нужны поэтические упражнения в лирическом чистописании, — решительно утверждалось в отчётном докладе. — Нам нужна лирика действенная, а не анемичная. Нам нужно боевое слово, а не тень слова, скользящая, как по стеклу, по жёлобу строки, наклонённому к рифме, лишённой блеска и силы». (14)
Таким образом, перед послевоенной советской литературой сразу же встали в полный рост самые важные её задачи, требующие новаторского разрешения. Суровая и полная правда жизни, предельная приближённость к внутреннему миру человека, равно как и многообразие художественных решений, их гражданственность — вот что вышло на передний план развития литературы первых лет завоёванного мира. И можно сразу сказать, что именно поэзии принадлежал приоритет в осуществлении этой творческой программы.
Прозаиками ещё не скоро будут написаны соответствующие этой высокой программе ныне знаменитые романы, повести, рассказы о войне и её многоликих и грозных последствиях. Только в 1956 г. появится «Судьба человека» М. Шолохова, чтобы стать началом нового, глубоко народного и вместе трагедийно-гуманистического осмысления войны. Особенно трудно окажется взяться за перо прозаикам молодого тогда фронтового поколения, таким, как авторы лучших произведений современной «военной прозы» (10). Бондарев, Е. Носов, В. Быков, В. Астафьев. Один из писателей этого поколения А. Ананьев, например, рассказывал впоследствии, что долгое время почти не касался военной темы: «Притрагиваться к войне было мучительно, как к ране». (15) Не скоро станут затрагивать в прозе и сложные проблемы послевоенной действительности.
Между тем поэзия ничего пе стала откладывать на завтра. С самого начала она обратилась к труднейшим проблемам послевоенного времени: ликование победы и жестокая память войны; благо возвращения к простым человеческим радостям и трудности самоопределения личности в новых жизненных условиях; нетерпеливое стремление скорее воочию увидеть коммунизм и тяжёлая реальность искалеченной войною страны. Об этих и многих других мучительных контрастах переходного времени поэты сразу заговорили серьёзно и страстно, сумев в течение всего нескольких лет создать немало художественных ценностей поистине непреходящего значения.
На протяжении только первого послевоенного года — с мая 1945 по июнь 1946 г. — ведущие литературно-художественные журналы России («Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Звезда») опубликовали целый ряд поэм, стихотворных циклов, отдельных стихотворений, которые по праву считаются теперь гордостью национальной поэзии, причислены к русской советской поэтической классике. Среди них — «Дом у дороги», «Я убит подо Ржевом» А. Твардовского, «Враги сожгли родную хату» М. Исаковского, «Утро победы» А. Суркова, «Твой путь» О. Берггольц, «Пришедшим с войны» М. Луконина, «Его зарыли в шар земной» С. Орлова, «Пир» М. Дудина, «Мост» Н. Грибачёва, «В час победы» Г. Николаевой, «Я только раз видала рукопашный» Ю. Друниной, «Баллада о коменданте» С. Гудзенко, «Возвращение» П. Шубина, «Раннее утро» А. Яшина, «Упал на пашне близ высотки» Я. Смелякова.
_____________________________________________________________
(9) Лит. газ., 1945, 17 мая.
(10) Там же.
(11) Лпт. газ., 1945, 22 мая.
(12) Там же.
(13) Там же, 17 мая.
(14) Там же.
(15) Ананьев А. Война жила во мне.— Лит. газ., 1978, 27 сент.
_____________________________________________________________
Вскоре появились такие образцы публицистической лирики, как «Возвысьте голос, честные люди» А. Суркова, «Сердце Байрона» Я. Смелякова, «Костёр» С. Наровчатова, «Коммунисты, вперёд!» А. Межирова, «Летят перелётные птицы» М. Исаковского. Были созданы ныне широко известные лирические стихотворения нравственно-философского содержания, такие как «След» Л. Мартынова, «Не позволяй душе лениться» Н. Заболоцкого, «Доброта» Е. Винокурова, «Бессмертие» Вс. Рождественского, «Слова» В. Шефнера, «Сад» А. Прокофьева, «Отца и мать не выбирают» А. Решетова, «Минные поля» Л. Татьяничевой, «Память сердца» В. Тушновой, «Казалось мне, я знаю» Н. Рыленкова, «Лирическая трилогия» В. Федорова, «Лесная жалейка, знакомые звуки» Н. Тряпкина, «Полынь-трава» Л. Кондырева, «Спешите делать добрые дела» А. Яшина, «Земля моя» Р. Гамзатова.
Надо сказать, что современники заметили значительность ранней послевоенной поэзии. И хотя текущая критика была строга в оценке новых стихов, от неё не укрылось, что среди них имелись и такие, которые «через несколько лет будут осознаны нами как произведения классические.. .». (16)
Однако позже отношение к поэзии первого послевоенного десятилетия изменилось. В 50-е годы Н. Асеев, выступая «на одном высоком совещании», прямо обвинил всю поэзию конца 40-х—начала 50-х годов в том, что она «сера, однообразна». (17) И хотя на Втором Всесоюзном съезде советских писателей ряд крупных поэтов (С. Щипачёв, А. Прокофьев, Н. Тихонов) оспаривали это мнение, оно сохранялось ещё долгое время и даже усиливалось. В 60-е годы некоторые критики отзывались о периоде 1945 — 1955 гг. как о «пустом десятилетии», когда в советскую поэзию будто бы «широким потоком входили риторика, выспренность, парадность, поверхностность в описании великих дел наших людей». (18)
Между тем поэтическая жизнь 1945—1955 гг. вовсе не была ни скудной, ни тем более однообразной или простой. В ней имелись и свои подъёмы, и свои спады, случался «холостой ход», а также поверхностно-риторическое освещение важных жизненных проблем. Неодинаково проявляли себя как разные творческие направления, школы, так и разные жанровые системы. Однако в целом состояние поэзии характеризовалось большой активностью происходивших внутри неё процессов, что, кстати, наблюдалось когда-то и в первые годы Октября. И в оценке этого состояния ближе других к истине были критики, которые не просто констатировали те или иные просчёты поэзии, но отмечали, что развитие её «идёт сложными, противоречивыми путями», что большинство поэтов, хотя и «не сразу находят то, что нужно», однако же далеки от самоуспокоенности, «ищут разбега, нового подхода к теме, пересматривают то, что было написано раньше». (19)
Наиболее интенсивно развивалась поэзия в первые два-три года после окончания Великой Отечественной войны. Жизнеспособность её проявилась тогда впечатляюще, сильно, о чём говорило даже большое количество стихов, которые буквально затопили страницы журналов, сборников, специальных антологий. Победа словно бы отворила некие шлюзы, чтобы переживания, чувства, мысли, скопившиеся в человеческих умах и сердцах за время войны, смогли свободно излиться в поэтическом слове.
Уже под конец войны и особенно сразу после неё в адрес издательств, редакций газет и журналов, в адрес известных советских поэтов начали приходить в большом количестве письма, содержавшие в себе стихи, песни, поэмы, подписанные в основном именами фронтовиков. Кое-что из присланного имело ценность только как неподдельный человеческий документ. Авторами двигала потребность «выговориться», поведать миру обо всём том небывалом и значительном, что довелось увидеть, испытать, узнать, перечувствовать за исключительные годы военной страды. Но среди массы художественно слабых, наивных, необработанных стихов встречались нередкие крупицы истинной поэзии. Лучшее шло в печать вместе с произведениями прославленных поэтов. И весь этот поэтический поток был настолько полноводным, что рецензенты отказывались от его всестороннего обозрения. «Мы лишены возможности хотя бы коротко остановиться на произведениях, заслуживающих внимания», — писал автор одного из обзоров журнальной поэзии за 1945 год. (20)
В первые послевоенные годы советская поэзия обогатилась многими новыми талантами, напомнив в этом отношении далёкую эпоху 20-х годов. «Вероятно у тех, кто был на Первом совещании молодых литераторов (1947 т.,— В. Б.), — вспоминает один из его участников, — никогда не изгладится из памяти то впечатление, которое произвела на него молодая поэзия тех лет. Это было впечатление огненного взрыва, вызванного патриотическим подвигом народа в Великой Отечественной войне, общенародным и личным душевным подъёмом». (21)
Молодая послевоенная поэзия явилась сформировавшимся в годы войны качественно новым звеном того поэтического направления, которое делало свои первые шаги ещё в конце 30-х годов и именовало себя «поколением сорокового года». Она создавалась в основном бывшими фронтовиками, которые в 1941 г. прямо со студенческой, а чаще — со школьной скамьи ушли на войну, чтобы взять на свои юные плечи тяжелейший груз ответственности за судьбу Родины.
____________________________________________________________
(16) Зелинский К. О лирике. — Знамя, 1946, № 8—9, с. 179.
(17) См. об этом: Второй Всесоюзный съезд советских писателей: Стеногр отчет. М., 1956, с. 136.
(18) Соловьёв Б. Поэзия Виссариона Саянова. — В кн.: Виссарион Саянов. Стихотворения и поэмы. М.; Л, 1966, с. 30.
(19) Тарасенков А. Заметки о поэзии. — Новый мир, 1948, № 4, с. 214.
(20) Макаров А. По страницам журналов. — Новый мир, 1945, № 10, с. 150.
(21) Макаров Л. Идущим вослед. М., 1969, с. 260.
___________________________________________________________
«Без шума, грома, без ужимок и бития себя в грудь упрямо прокладывали свой путь в литературу вчерашние бойцы», — вспоминал позднее В. Астафьев. (22) Некоторые из них успели ещё до войны выпустить первые сборники своих стихов (М. Дудин «Ливень», 1940), заявив о себе многообещающе и звонко. Другие напечатали первые произведения во фронтовой периодике и стали авторами поэтических книг уже в мирное время. Но общность гражданских биографий сделала несущественной разницу в годах. И все они вошли в советскую поэзию под высоким и гордым именем поэтов «военного поколения».
Много позже С. Наровчатов писал о себе и своих поэтических сверстниках: «Наше поколение не выдвинуло великого поэта, но оно само по себе — всё вместе — выдающийся поэт с поразительной биографией и прекрасной поэзией, одухотворённой могучими идеями. И у нас есть свои герои, свои мученики, свои святые». (23) Как нечто внутренне целостное при всём разнообразии талантов и была воспринята поэзия фронтовиков сразу после войны. Именно тогда она привлекла к себе внимание как творчество новой поэтической генерации. Подразумевая молодёжь, начавшую творить «на полях Отечественной войны», П. Антокольский утверждал в своём выступлении на X пленуме Правления ССП (1945), что в поэзии «настал черёд нового поколения». (24) Один из критиков прямо заявлял в ту пору, что «сейчас уже можно смело говорить о „третьем поколении” советских поэтов». (25) Н. Тихонов, называя имена С. Гудзенко, А. Недогонова, А. Межирова, М. Дудина, С. Наровчатова, с уверенностью говорил, что это «растущая смена», «голоса поколения, которому принадлежит будущее». (26)
Почти одновременный приход большого отряда молодых авторов заметно разнообразил картину поэтической жизни. Однако активная жизнеспособность, выдвигавшая поэзию на передний край литературы, проявлялась не только в обилии стихотворной продукции, множестве имён, в том числе ранее никому не известных. Высокая поэтическая волна, поднявшаяся вслед за победой, несла в себе и несомненно новые художественные качества, отличалась ярким своеобразием, которое ощущалось самими поэтами как необходимый отклик на изменившееся в ходе войны человеческое сознание, мироощущение, а ещё больше — на предстоящее в мирное время дальнейшее преображение всей жизни.
___________________________________________________________________
(22) Астафьев В. Выступление на IV съезде писателей РСФСР. — Лит. газ., 1975, 24 дек.
(23) Из писем С. Наровчатова к М. Дудину. Цит. по: Дудин М. Цикламены на цоколе. М., 1967, с. 47.
(24) Лит. газ., 1945, 22 мая.
(25) Рунин Б. Молодые голоса. (Заметки о лирике). — Новый мир, 1947, № 12, с. 182.
(26) Тихонов Н. Перед новым подъемом: Советская литература 1944 — 1945 гг. М. 1945, с. 49.
__________________________________________________________________
Ещё в конце войны поэты ощутили словно бы новый прилив творческих сил. Даже те из них, кто привык сохранять определённую дистанцию между стихом и текущим днём бытия, даже они заговорили о втором дыхании, открывшемся у них в предчувствии скорой победы:
Иначе думается, пишется,
И громкою октавой в хоре
Земной могучий голос слышится
Освобождённых территорий.
Весеннее дыханье родины
Смывает след зимы с пространства
И чёрные от слёз обводины
С заплаканных очей славянства. (27)
С наступлением мира поэты стали ещё острее испытывать и стремление к поэтическому обновлению, и готовность подняться на некие ещё неведомые, непокорённые творческие вершины. «Новое в воздухе, новое особое состояние поэта, когда он вслушивается в мир, собирая весь свой поэтический дух и напрягая всё поэтическое зрение, налицо, — говорил Н. Тихонов в победные майские дни. — И это ощущение, это предчувствие обновления поэзии одинаково для поэтов всех возрастов». (28)
В этой атмосфере одержимости новаторским поиском подчас начинали оценивать прежний, военный опыт поэзии как вроде бы не столь уж непреходяще ценный, в некотором смысле даже ограниченный. «Как ни полезно и как ни значительно созданное нами в годы войны, — заявлял А. Сурков в 1945 г., — это только взволнованное предисловие к величественному эпосу нашего народа-победителя, народа-освободителя народов». (29)
Однако существовало и другое мнение. Сочувственное внимание современников привлекло к себе, например, стихотворение А. Коваленкова «Снегирь», оценённое критикой как достойный «выход из лирической уединённости» (30) иных произведений, слишком локально прикреплённых к определённому времени, в частности к периоду войны. Эпиграфом к нему послужили строки из знаменитого стихотворения Державина «Памяти Суворова»: «Что ж ты заводишь песню военну, Флейте подобно, милый снегирь…» Говоря о кажущейся несовременности, «устарелости» военной темы, беспрестанно повторяющейся в детских рисунках сына, поэт развивал мысль о нерушимости связей послевоенной поэзии со своей фронтовой историей, шире — о преемственности национального духовного опыта, претворённого в произведениях искусства разных лет:
И возникнет дальней песни эхо —
«Нас не трогай», и приснится ширь,
Где сидит па придорожной вехе
Зоревой суворовский снегирь. (31)
И действительно, очень скоро выяснилось, что поэтический опыт военной поры не был для послевоенной поэзии всего лишь «взволнованным предисловием» к ней.
Одухотворённая пафосом широкого обновления, поэзия 1945— 1955 гг. вовсе не спешила порвать с достижениями стихотворцев предшествующего исторического периода. Напротив, она свято берегла и хранила в себе главные творческие завоевания военного времени. И можно даже сказать, что связь двух соседствующих этапов в развитии советской поэзии никогда не была столь явственной и столь глубокой, как в переходные годы между войной и миром.
Нелёгкую разведку своих новых путей послевоенная поэзия вела не только доверяясь творческому «компасу», испытанному на войне. Всеми корнями уходила она в своё фронтовое прошлое. И в том заключалась главная, пожалуй, особенность ранней послевоенной поэзии, сказавшаяся на всем её облике.
__________________________________________________________
(27) Пастернак Б. Стихотворения и поэмы. М., 1961, с. 218.
(28) Лит. газ., 1945, 17 мая.
(29) Сурков А. Голоса времени, с. 219.
(30) Перцов В. Русская поэзия в 1946 году. — Новый мир, 1947, № 3, с. 182.
(31) Коваленков А. Лирика. М., 1950, с. 14.