Александр Балин
Цитируется по: День поэзии. 1987. Москва: Сборник. -М.: «Советский писатель», 1987, 224 стр.
Стр. 33 -35
И СЛОВНО Я МОЛОД…
В устах моих старых картошины слов из кострища,
Что в детстве возжёг я над милою речкою Ламой…
Всё чудится сердцу большая-большая жарища,
И словно я молод. Мне славно с красивою самой.Никак не мечтанья — свидание вечное с веком,
С таким, что по рёбрам проходит счастливая сила,
А если порою слезина сползает по векам —
Так это ж природа восторгов моих испросила.А я без природы — как сердце без кровного дела,
А я без неё — как порожней души мешкотара…
Моя голова — в восемнадцать годков поседела,—
Доселе не знаю, награда ли это иль кара?Осины просились в накат блиндажей и землянок,
Цвела земляника, хоть дико такое цветенье…
Ущелья траншей поперёк земляничных полянок,
Вдоль клюквенных мест — не обычное вроде явленье.Природа родная… Конечно, она возродится,
Осины возникнут и клюква — девчоночьи бусы…
Товарищи, други!
Пора бы и вам возвратиться:
Совсем вы мальчишки, совсем безнадежно безусы.
ПАПА
Хлеб ребятишки папой называли,
На мёрзлых стёклах пушки рисовали,
Потом, весною, кончилась война…
К голодным —
Лебеда тянула лапы…
Сквозь шум в ушах я слышал:
«Дай мне папы!»
А «ванька мокрый» плакал у окна.
СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ
Семнадцать лет… Семнадцать раз
Цвели лесные незабудки.
Я надеваю — мне как раз —
Свои железные обутки.Не затеваю с жизнью торг.
Когда мы с нею одногодки…
Мотаю я — какой восторг;
— Свои прекрасные обмотки.Потухло солнце на штыке,
С башки до пяток промокаю…
Как к тёплой мамкиной щеке,
Скулой к прикладу приникаю.А паровоз кричит-мычит
Телёнком, потерявшим стадо.
А товарняк скрипит-стучит:
«Так надо, мальчик мой, так надо!»
МУЗЫКА
Мне музыка хрипела о любви —
Была игла тупа или горбата…
Сдыхать во вшах противней, чем в крови
Залатанных палаток медсанбата.В дыру гляделась ржавая звезда,
Дышал зрачок, то ширясь, то сужаясь…
Сквозь бязь рубахи натекла вода
Со льда, с огнём антоновым сражаясь.Я смерти не страшился… Не успел
С ней с глазу на глаз,
С нею око в око.
А патефон всё о любви хрипел,
Чтоб помирать не слишком одиноко.О медсестричка!
Сдохну со стыда
Пред ангельской твоею белизною,
Когда из-под несвежего бинта
Окопная — с кулак величиною.
………………..Мне музыка хрипела о любви…
БАЛЛАДА О ДОМАШНЕЙ ИГЛЕ
Жила в пилотке у меня домашняя игла.
Её под сорок третий год наследовать пришлось,
И очень, смею доложить, она мне помогла,
Поскольку, ей благодаря, легко мне зажилось.Иглою подворотнички в Уральске подшивал,
Латал курсантские штаны и вдоль и поперёк.
Домашней из штанинных швов букашек выживал,
Когда кровиночки свои я не для них берёг.Звезду из жести приживлял к пилотке навсегда.
Звезда умела так сиять, как не подозревал…
Осколок, если неглубок, без лишнего труда
Иглою ладною своей я вы-ко-вы-ри-вал.Итак, да здравствует иглы стальное остриё!
Иглы, которую берёг в пилотке всю войну…
Пускай вокруг сплошная гладь — нельзя мне без неё:
Любую боль любых заноз иглой подковырну.
ВОТ ТАК СУЩЕСТВУЮ
Поскольку мне ветры в глаза погрустневшие дули,
А время моё камнепадом в ушах грохотало,
Я видел не дальше полёта винтовочной пули,
И свист не её ли я слышал, шагая устало?И кто надоумил запомнить всё это? Не знаю:
Запомнить все боли, все доли, все «прелести» быта…
Печальною памятью каждую смерть вспоминаю,
Озябшей душой ни единая жизнь не забыта.Вот так существую… Вот так тишины и не чую.
Не знаю подчас, что творится за той тишиною,
А то, что кому-то кричащие раны врачую,
Отнюдь не считаю своею тягчайшей виною.Любовью своей заплатил я за знанье знахарства,
Как скареду-скряге, претит мне швыряться деньками…
Мне сладких копеек не надо за горечь лекарства —
Ведь только наёмник за кровь получает деньгами.
ОЗАБОЧЕННОСТЬ
Очень я озабочен, что далее мне предпринять,
Чтоб персоной моей ребятишек стращать перестали?
Несмышлёныши сплошь, ни шута не сумеют понять,
Что меня в их дому просто-напросто оклеветали.Что, мол, я из сапог из кирзовых солдатских своих
Выну страшно опасный, наточенный загодя ножик
И достану, злодей, беззащитные горлышки их,
Чтоб не помнили травы мельканье малюсеньких ножек.Знаю, что клевета, но как горько душе от неё,
Как опасно на сердце заходятся давние боли…
Начинает — враньё, ну а позже летит вороньё
Пировать-мудровать на печально притихшее поле.А Митюхе-внучонку два года сегодня уже.
Тепловатым пузцом приникает он к дедовой вые…
Тает горький осадок в моей стариковской душе
На восьмом, на бетонном, на грустном моём этаже,
А внизу — ребятишки земли… Ах, какие живые!
СПАСИБО ВАМ
Спасибо вам, что не вредите мне:
Я в тишине работаю как мерин,
А на производителе коне
Далеко не ускачете — уверен.Я пристально слежу за тишиной.
За хрупкую — тяжеловата плата…
Ни сплетней не погублен, ни войной.
Вот только жаль пробитого бушлата.Найдёт коса на камень — отобью
На бабке в кузне дятлом-молоточком…
Люблю цветочки, но врага — убью,
Коль сапогами — по моим -цветочкам.Ещё скажу: душа моя как воск,
Когда ж приспичит, станет как из стали…
Я горьким счастьем упивался в лоск,—
Всё это, впрочем, мелкие детали.Живу, дышу в родимой стороне,
И дружеству, и состраданью верен…
Спасибо вам, что не вредите мне
За то, что я работаю как мерин.
КАМЕНЩИЦА
За мною как за каменной стеной
Жила ты — другом, сверстницей, женой.Тебя я не пытался заставлять
Ломать булыжник — стену обновлять.Но ты своею сделала судьбой
Булыжины волочь перед собой.Но для чего, зачем, к чему она
Была нужна, булыжная стена?Родная! Неужели потому,
Что льстила самолюбью моему?Вот и не знаю, был ли я спесив,
Цемент на женской доле замесив?…………………………
Нет ни жены, ни каменной стены,
Лишь ужас вдруг осознанной вины.
ПСКОВ. ВАСИЛИЙ НА ГОРКЕ
Сегодня очень я не в духе.
Кого ж за то благодарить?
О звонница,
Ван Гог безухий!
Как мне с тобой поговорить?Тебе на крыльях благовеста
Над Кутекромой не мелькнуть,
А ведь была ты как невеста —
Великий грех не умыкнуть.И — умыкнули, разомкнули
Твою певучую серьгу.
Но боже мой!
Тебя одну ли
Распнули на седом снегу?Теперь кирпичной пестротою
Ничей не восхитишь ты слух —
Кто дружен с вечной глухотою,
Тот нем, как вековой валух.А я тропинкою окольной
Почти у жизни на краю
Прибрёл на Горку на твою —
Утишить медью колокольной
Печаль великую свою.
ЖЕЛАНЬЕ
Сильно хочется порою ткнуться мордой в чьи-то руки
И дышать в них осторожно, ни о чём не сожалея,
А потом промолвить робко: мол, возьмите на поруки,
Ибо сдерживать свой норов с каждым днём мне тяжелее.Немо бродят чьи-то тени истончённою бетонкой,
По булыжному покрытью да по дымному гудрону,
Но а права не дано мне тронуть их рукою тонкой,—
Знаю, будет шум великий, если их случайно трону.Почему же так случилось с человеческим общеньем?
Отчего сломались взгляды, друг на дружку натыкаясь?
Ну а нрава не дано мне заниматься возмущеньем —
Прилепил улыбку к морде и, весёленький, таскаюсь.Может, лазаря запел я не ко времени, не к месту?
Может, в сильном беспорядке лишь душа моя шальная?
Может, свахе — четвертную, чтоб сыскала мне невесту?
Может, чокаться помалу я во вдовстве начинаю?А хотелось — до всего бы, а желалось — ко всему бы.
Не затычкой к бочке каждой, а подмогой в горькой боли…
Сильно хочется порою ткнуться мордой в чьи-то губы,
От которых от слезины не растаял привкус соли.
ПЕРЕПРАВА
Как-нито мы все прорвёмся на сырой песочек Стикса,
Соберёмся на мальчишник, на последний перекур…
Всё у взводного сияет позолоченная фикса,
Всё хохмит Нуриахметов, несусветный бедокур.И пускай от перебежек — дней, недель, десятилетий —
На петлицах лейтенантских облупились кубари,
Но цигарочке солдатской, не века ль насквозь алеть ей
Под бессмертье соучастья: «Сядь ладком и покури!»Средь мальчишек незабытых я беспамятно дурею,
Потому что, не по чину, признают за старшину,
Значит, зряшно я боялся, что ужасно постарею —
На родную батарею покурить не заверну.А уже на переправе скрип несмазанных уключин,
У раздолбанных понтонов матерок и толкотня…
Я стою, давно прошедший, болью памяти измучен,
И осколки на излёте проникают сквозь меня.Не убитый, но погибший для чужих и равнодушных,
С поколением родимым длюсь во днях земли родной —
Колоском средь всходов дружных,
Огоньком в потёмках вьюжных,
Табачком в ночах недужных,
Вашей совестью больной.