Сергей Юрский
Из второго цикла “Ритмы дороги”
Цитируется по: Сергей Юрский. Жест: Стихи, стихи, стихи и немного прозы. Вильнюс: Полина; М: Полина М, 1997. – 176 с.
Сейчас я удивляюсь – во всех стихах дорога, да дорога. А что удивляться? В Ленинграде попросту ни на что не оставалось времени. А в дороге… в дороге другое дело. И стук колёс, и ожидание в аэропортах… Подумать только – более 180 городов только в Союзе. Да не по одному разу в каждом. Конечно, дорога. И удивляться нечему.
ДАЛЬНЕЕ СЛЕДОВАНИЕ
Поезд Москва – София, первые гастроли за рубежом
Опустелый коридор,
Золотые ручки.
Ночь темна, а поезд скор.
Мысли меня мучают.
Редки тусклые огни,
Очень редки станции.
А всё больше лес да пни
В сумасшедшем танце.
Русь корявая летит
Дробью и вприсядку.
Паровоз дурной гудит –
Дальше без оглядки!
Ветер влажен и слюняв.
За окошком грустно.
Почему-то у меня
Двойственное чувство:
Гордость, что вот, мол, достиг
Мягкого вагона,
Что не мне коров пасти,
Слушать сосен стоны.
Что, мол, вроде человек,
Вроде знаменитый,
Что, мол, вроде в голове
Мысли ладно сшиты,
Что далёк, мол, от возни,
Еду за границу…
Отчего бы, чёрт возьми,
Мне не веселиться?
А гляжу на чёрень сёл,
Злую серость станций.
Да куда ж тебя несёт?
Что с тобою станется?
Русь моя! Земля моя!
Экая неловкая!
Только крестики подряд
Скособочившись стоят,
Как полтыщи лет назад.
Только совы охают.
В ПУШКИНСКИЕ ГОРЫ
Снова вокзальная площадь Пскова.
Мороз. Семь утра. Паровозы дымятся.
Рассвет неохотный холодом скован,
И люди вокруг не живут, а снятся.
Я понял, как можно любить ожиданье.
Я знаю приметы прихода рассвета,
Я только ему назначаю свиданья,
И мне всё равно – что зима, что лето.
Разные судьбы и разные сроки,
Но всё мне мерещится наш Александр –
Скрипели полозья по той же дороге,
Душу томя бесконечным глиссандо.
В стуке подков и в разбойничьем свисте
Всё это мимо летело, летело.
Слились воедино в предчувствии истин
С русской душой африканское тело.
Поэт поднадзорный, безудержный гений,
Он мял бакенбарды замёрзшей рукою.
Ему открывалась объёмность явлений,
И не было только тепла и покоя.
Он мчался, вихрастый, навстречу могиле,
Что в ста километрах отсюда, от Пскова.
А мысли томили, а чувства манили,
А сани летели, стучали подковы.
Звеня кандалами, друзья исчезали.
Змея анонимки таилась в конверте.
Блистала Наталья в блистательном зале.
И не было смерти. И было бессмертье.
«КРАСНАЯ СТРЕЛА»
На верхней полке вы повисли.
Сосед усталый гасит свет.
Из темноты примчались мысли.
Вагон скрипит. Покоя нет.
И километр за километром,
Поднявши память на дыбы,
Верчу обратно киноленту
Моей узорчатой судьбы.
С тобой встречи… с этой… с той…
Работа, счастье, муки, пот…
А вот кусок совсем пустой,
Смотри-ка – это целый год!
Как много грустных эпизодов.
Слёз – море, радости – река.
Изжога. Не спросить ли соды –
Должна быть у проводника.
Полез рассвет сквозь щели в шторах.
Я в полумыслях, полуснах….
Я очень часто езжу в скорых
Удобных, мягких поездах.
/1960 год/
СЮЖЕТ
Он шёл по скомканной дороге,
Давя шагами муравьёв.
И были по-земному строги
Все шесть бильярдовых углов.
Его судьбы. Он был спокоен,
Он был привычен ко всему.
С людьми он пережил такое,
Что легче было одному.
Он раздавил ногой лягушку
Случайно – и, оборотясь,
Увидел раненую тушку,
Ползущую в родную грязь.
Он постоял. Тропа пустая
Вела назад, вела вперёд.
Метнулся крик вороньей стаи,
Свершавшей ближний перелёт.
И муравьи – как наважденье –
Ползли, ползли через тропу.
Ползли как жизни утвержденье,
Как сон кошмарный наяву.
Он видел вскрытье, видел сушку.
Он видел, как, черно блестя,
Они убитую лягушку
Перетащили по частям.
Туда, к себе, где миллионы
Таких же тихих, как они,
Где жизни неуёмной лоно
Темнело. Странные огни
Зажглись в болоте. Холод ночи
Стал опускаться. Он стоял
И всё смотрел, как жутко прочен
Тот муравьиный идеал.
Ползли! Их путь правосторонний
Путей людских прямей, стальней
Казались стаею вороньей,
Казались больше и черней.
Клонил траву в болото ветер.
Он трясся с головы до пят.
Лишь муравьи одни на свете
Всегда работают, не спят.
Они громадны и свободны.
Уже он слышит их шаги.
Ломился в ноздри запах рвотный,
И глазах вертелися круги.
Тащили словно для кремаций
Во всех своих шести руках
Гнилую быль цивилизаций,
Разумного бессмыслый прах.
И он шагнул с тропы в болото.
Пружиною сомкнулась грязь.
Схватила властно, мягко, плотно.
Он ждал, не каясь, не борясь.
Наутро над тропой знакомой
Летели тучи взапуски,
И миллиарды насекомых
Тащили странные куски.
22 августа 1%4 г., Щелыково
Бред № 3
С надеждою и верою
плыву по морю серому
и взмахами тяжёлыми
гребу густое олово,
и с болью исступления,
с разбитыми коленями,
с ослабшими плечам
плыву через молчание,
а там, на горизонте,
огромный яркий зонтик
колышется и дразнит
и обещает праздник.