Цитируется по: Корнилов Б.П. Стихотворения. Поэмы. – Пермь: Кн. изд-во, 1986. – 360 с.
Тексты печатаются по изданию: Борис Корнилов. Стихотворения и поэмы (Большая серия Библиотеки поэта. Второе издание). М.—Л., 1966.
Борис Корнилов (1907—1938) — талантливый, самобытный советский поэт. Родители его были сельскими учителями, деды-прадеды — крестьянствовали. Он рано начал писать стихи, в восемнадцать лет опубликовал первое своё стихотворение в нижегородской комсомольской газете и вскоре уехал в Ленинград. Там оказался в литературной группе «Смена», стал активно печататься.
В тридцатые годы один за другим выходят сборники стихов молодого поэта. Огромную популярность завоевала «Песня о встречном», большой успех имели поэмы «Триполье», «Моя Африка».
В стихах Корнилова ощущается не только бурный темперамент автора, но и дыхание времени, когда советская поэзия создавала «лирический эквивалент социализма».
Был в творчестве Бориса Корнилова эпический размах, было и сильное лирическое начало, и всё это вместе создавало ощущение неповторимого поэтического голоса. Поэт прожил короткую жизнь, но многие его произведения выдержали испытание временем и вошли в золотой фонд советской поэзии.
Стр. 08 – 20
* * *
Усталость тихая, вечерняя
Зовёт из гула голосов
В Нижегородскую губернию
И в синь Семёновских лесов.
Сосновый шум и смех осиновый
Опять кулигами пройдёт.
Я вечера припомню синие
И дымом пахнущий омёт.
Берёзы нежной тело белое
В руках увижу ложкаря,
И вновь непочатая, целая
Заколыхается заря.
Ты не уйдёшь, моя сосновая,
Моя любимая страна!
Когда-нибудь, но буду снова я
Бросать на землю семена.
Когда хозяйки хлопнут ставнями
И отдых скрюченным рукам,
Я расскажу про город каменный
Седым, угрюмым старикам.
Познаю вновь любовь вечернюю,
Уйдя из гула голосов
В Нижегородскую губернию,
В разбег Семёновских лесов.
1925
ЛОШАДЬ
Дни-мальчишки,
Вы ушли, хорошие,
Мне оставили одни слова, —
И во сне я рыженькую лошадь
В губы мягкие расцеловал.
Гладил уши, морду
Тихо гладил
И глядел в печальные глаза.
Был с тобой, как и бывало, рядом,
Но не знал, о чём тебе сказать.
Не сказал, что есть другие кони,
Из железа кони,
Из огня…
Ты б меня, мой дорогой, не понял,
Ты б не понял нового меня.
Говорил о полевом, о прошлом,
Как в полях, у старенькой сохи,
Как в лугах немятых и некошеных
Я читал тебе свои стихи…
Мне так дорого и так мне любо
Дни мои любить и вспоминать.
Как, смеясь, тебе совал я в губы
Хлеб, что утром мне давала мать.
Потому ты не поймёшь железа,
Что завод деревне подарил,
Хорошо которым
Землю резать,
Но нельзя с которым говорить.
Дни-мальчишки,
Вы ушли, хорошие,
Мне оставили одни слова, —
И во сне я рыженькую лошадь
В губы мягкие расцеловал.
1925
ОКНО В ЕВРОПУ
Мне про старое не говори.
И в груди особенная радость —
Щупают лучами фонари
Каменные скулы Ленинграда.
Я ходил и к сердцу прижимал
Только что увиденное глазом,
А по серым улицам туман,
Перешибленный огнями, лазил.
Много неисхоженных кругов.
Много перехваченного боком —
У крутых гранитных берегов
Не шуршит зелёная осока.
Пусть зелёных снов не пощадят,
Но одно так дорого и просто —
На больших холодных площадях
У людей упористая поступь.
Мажут трубы дымом дочерна,
Лезет копоть в каждый переулок,
Стонет Выборгская сторона
От фабричного большого гула
Над Невой отчаянно, когда
Фабрики гудками выли —
Вспоминать ушедшие года
И дворец, расстрелянный навылет.
Гудки по-новому зовуч.
Кричат в тумане о победе,
А всадник, скомканный из меди,
Хотел скакать через Неву,
Хотел заводов не понять,
Но врезан в глаз матросский вырез —
Матрос у конской морды вырос
И спутал поступь у коня.
И был приглушен медный топот,
А ночью Пушкин прокричал.
Что здесь продавлено сейчас
Окно в рабочую Европу.
* * *
Так хорошо и просто,
Шагнув через порог,
Рассыпать нашу поступь
По зелени дорог.
В улыбчивое лето
Бросать среди путей
Задумчивость поэта
И шалости детей.
Луна — под вечер выйди,
Чтоб, как бывало, вновь
У девушки увидеть
Смущенье и любовь.
Любовная зараза —
Недаром у меня
Заходит ум за разум
При увяданьи дня.
Но от неё я просто
Шагну через порог,
Чтобы рассыпать поступь
По зелени дорог.
1926
ТРОЙКА
Не целуй меня на улице, —
Целуй меня в сенях;
Не целуй меня в сенях, —
Целуй на масленой в санях.
Жить по-старому
Русь моя кончила,
Дней былых
По полям не ищи.
На степях отзвенел колокольчик
И отпел свои песни ямщик,
А давно ли цыганки, и ухари,
И бубенчик, как радость, дрожал,
Не грустили там — пели и ухали…
Всё же мне тебя, тройка,
Не жаль!
Вот как хочешь,
И кажется, словно
Я не буду жалеть никогда,
Что ямщик не споёт про любовное.
Колокольчик —
Про тихий Валдай.
Что на сердце разгул не шевелится,
Что не ухарь задорный с лица.
Что в степи раскрасавица девица
Не целует в санях молодца.
Ой ли, тройка,-
Разгульная тройка, —
Свищет ветер,
Поёт и скулит, —
Пронеслась ты, лихая и бойкая,
Как былое, пропала в пыли,
Отоснилась былая красавица.
Скоро в степь,
В беспредельную степь
Твой возница на тракторе явится
Не по-вашему петь и свистеть.
Нынче, тройка,
Всё сверено, взвешено,
И не будет бедою,
Когда
За посевами тройкою бешеной
Пропадут озорные года.
192S
ТЕРЕМ
У девушки маленькая рука,
И девушку держит терем.
Всё это перешагнули века,
И этому мы не поверим.
И сгинули в темень
И терем и князь.
Лихую былину рассеяв,
Шумит по загумнам
И клонится в пляс
Зазвонистая Расея.
Забылись кабальная жуть и тоска,
И, этой тоски не изведав,
Любимая девушка будет ласкать
От вечера и до рассвета.
Затихли бубенчики дурака,
И день по-другому измерен…
Но мне показалось,
Что манит рука
И девушку держит терем.
И вот — через сад,
Где белеет окно,
Я прыгаю, как от погони,
И нам для побега
Готовы давно
Лихие и верные кони.
Чтоб девушку эту
никто не сберёг —
Ни терем и ни охрана,
Её положу на седло поперёк,
К кургану помчусь от кургана,
И будет вода по озёрам дрожать
От конского грубого топота.
Медвежьею силой
И сталью ножа
Любимая девушка добыта…
Ну, где им
размашистого догнать?..
Гу-у-ди, непогодушка злая…
Но, срезанный выстрелом из окна,
Я падаю, матерно лаясь.
Горячая и кровяная река,
А в мыслях — про то и про это:
И топот коня,
И девичья рука,
И сталь голубая рассвета,
А в сердце звериная, горькая грусть,
Качается бешено терем…
И я просыпаюсь.
Ушла эта Русь, —
Такому теперь не поверим.
1926
ДЕВУШКЕ ЗАСТАВЫ
Не про такое разве
Песня в родимых местах, —
Девочки голубоглазые,
Девочки наших застав.
Я погляжу и, спокоен,
Горечь раздумья маня,
Поговорю про такое,
Что на душе у меня:
В позеленелом затишье
Ласковых деревень
Пахнут получше вишни,
Чем по садам сирень.
Где дорогое наречье,
Ласки никак не новы,
Любят не хуже под вечер,
Чем комсомолки с Невы.
Всё же себя не заставить
Позабывать и вдруг
Девочек из-за заставы,
Лучших из наших подруг.
Мы под могильным курганом
Всю тишину бережём,
Может, угробят наганом
Или же финским ножом.
Ты исподлобья не брызни
Струйками синих очей,
Нам ещЁ топать по жизни
И в переулках ночей.
1926
КНИГА
Ползали сумерки у колен,
И стали бескровными лица.
Я книгу знакомую взял на столе
И стал шелестеть страницей.
Придвинул стул,
Замолчал и сел,
И пепельницу поставил.
Я стал читать,
Как читают все,
Помахивая листами.
Но книга разбегалась в голове,
И мысли другие реже.
…………………..
И вот —
Насилуют и режут,
И исходит кровью человек.
Вот он мечется,
И вот он плачет,
Умирает, губы покривив,
И кому-то ничего не значит
Уходить запачканным в крови.
Отойдёт от брошенного тела
Так задумчиво и не спеша
И, разглядывая, что он сделал,
Вытирает саблю о кушак.
Он теперь по-мёртвому спокоен,
Даже радость где-то заперта.
Он стоит с разрубленной щекою,
С пеною кровавою у рта.
Но враги бросаются навстречу,
И трещат ружейные курки.
Защищаться не к чему
И нечем —
Сабля, выбитая из руки,
И, не убивая и не раня,
Всё равно его не пощадят,
А подтаскивают на аркане
И прикручивают к лошадям.
Он умрёт
Как люди — не иначе,
И на грудь повиснет голова,
Чтобы мать, пригнутая казачка,
Говорила горькие слова.
И опять идут рубить и прыгать,
Задыхаться в собственной крови.
…………………………
А Гоголь такой добродушный на вид,
И белая,
Мёртвая книга.
1926
КОРАБЛИ
Ветер в песню навеки
влюблён,
Пойте ж эту над кораблём
Каждый в сердце своём…
Н. Асеев
И воля, и волны
Гуляют кругом,
С них пена летит полукругом,
Но море не вечно бывает врагом, —
Порою бывает и другом.
А чтобы руки сильнее гребли
И не дрожали при этом,
Тебе доверяются корабли.
О море зелёного цвета,
В далёком пути
Корабли береги
Иль щепками на берег выкинь,
Но не поклонится вперегиб
Самоуверенный викинг.
В открытое море
Уходит вперёд,
В туманы глаза свои вперив,
Звериные шкуры с собою берёт
С оттенками радужных перьев
И хмурым товарищам
Громкую речь
Промолвит, торжественно кланяясь:
— Нас боги обязаны
В море беречь
За жертвенные заклания.
Солёною пеной
Плюётся волна,
Но, сердце,
В спокойствие выстынь,
Пусть там,
где земля,
как бочонок вина,
Нам будет надёжная пристань.
Товарищ оставшийся,
Береги,
Как преданный воин и труженик,
И наши домашние очаги,
И боевое оружие,
И мы уплывём,
а куда? —
невесть…
Ты громко рассказывай людям,
Что мы забываем
Отцов и невест
И матерей позабудем…
В ответ —
Не жалеют друзей голоса,
О родине — словно о мачехе,
И хлопают бешеные паруса
На чёрной, захватанной мачте,
Надёжные снасти,
И плещет весло.
Но вот на десятой неделе
Большое ненастье
Коварство и зло
Показывает на деле,
Ни выслушать слово,
Ни слово сказать, —
Скрипят корабельные доски,
А волны зачёсывали назад
Седеющие причёски,
А после взлетали,
Шипя и дразня,
Кидались
И падали в пене…
— Глядите, товарищи и друзья,
Молите богов о спасенье!
Глядите,
валы подступают к валам,
Вздымается ярус на ярус,
И мачта ломается пополам,
Распарывая парус…
У викинга рот перекошен со зла
С прокушенною губою…
— О море!
Свобода меня принесла
О смерти поспорить с тобою.
Я вижу —
От берегов земли
До зыби коварной и топкой
Проводит невиданные корабли
Рука моего потомка.
Он песню поёт на своём корабле,
Он судно ведёт к далёкой земле.
………………….
Волна ударяет,
Злобна и верна,
И пляшут у берега серого
Резные борты,
И резная корма,
И вёсла из лучшего дерева…
Волна ударяет,
И тысячи дней
Спеша ударяют за ней.
И викинга правнук
Повёл корабли,
Звенящие словно рубли.
Свободою предка он напоён…
И буйно перед валами
Мы песню поём,
Молодую поём
Под алыми вымпелами.
И нынче и завтра
На бурный парад
Пройдёт бронированный крейсер.
Гудит он товарищу
Судна «Марат»:
— У песен и топок погрейся…
Гудит он, что парень,
Как дед, напоён
И моря и песен валами.
Мы песню поём,
Молодую поём
Под алыми вымпелами.
1926-1927
Семёнов — Ленинград