Михаил Дудин (1916 – 1993)
Цитируется по: Дудин М. Всё с этим городом навек…:Ленинградская книга. – Л.: Лениздат, 1985. – 703 с.
Стр. 44 -55
СОЛОВЬИ
О мёртвых мы поговорим потом.
Смерть на войне обычна и сурова.
И всё-таки мы воздух ловим ртом
При гибели товарищей. Ни слова
Не говорим. Не поднимая глаз,
В сырой земле выкапываем яму.
Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас
Остался только пепел, да упрямо
Обветренные скулы сведены.
Трёхсотпятидесятый день войны.
Ещё рассвет по листьям не дрожал,
И для острастки били пулемёты…
Вот это место. Здесь он умирал —
Товарищ мой из пулемётной роты.
Тут бесполезно было звать врачей,
Не дотянул бы он и до рассвета.
Он не нуждался в помощи ничьей.
Он умирал. И, понимая это,
Смотрел на нас, и молча ждал конца,
И как-то улыбался неумело.
Загар сначала отошёл с лица,
Потом оно, темнея, каменело.
Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней.
Запри все чувства сразу на защёлку.
Вот тут и появился соловей,
Несмело и томительно защёлкал.
Потом сильней, входя в горячий пыл,
Как будто настежь вырвавшись из плена,
Как будто сразу обо всём забыл,
Высвистывая тонкие колена.
Мир раскрывался. Набухал росой.
Как будто бы ещё едва означась,
Здесь рядом с нами возникал другой
В каком-то новом сочетанье качеств.
Как время, по траншеям тёк песок.
К воде тянулись корни у обрыва,
И ландыш, приподнявшись на носок,
Заглядывал в воронку от разрыва.
Ещё минута. Задымит сирень
Клубами фиолетового дыма.
Она пришла обескуражить день.
Она везде. Она непроходима.
Ещё мгновенье. Перекосит рот
От сердце раздирающего крика,—
Но успокойся, посмотри: цветёт,
Цветёт на минном поле земляника.
Лесная яблонь осыпает цвет,
Пропитан воздух ландышем и мятой…
А соловей свистит. Ему в ответ
Ещё — второй, ещё — четвёртый, пятый.
Звенят стрижи. Малиновки поют.
И где-то возле, где-то рядом, рядом
Раскидан настороженный уют
Тяжёлым, громыхающим снарядом.
А мир гремит на сотни вёрст окрест,
Как будто смерти не бывало места,
Шумит неумолкающий оркестр,
И нет преград для этого оркестра.
Весь этот лес листом и корнем каждым,
Ни капли не сочувствуя беде,
С невероятной, яростною жаждой
Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.
Да, это жизнь. Её живые звенья,
Её крутой, бурлящий водоём.
Мы, кажется, забыли на мгновенье
О друге умирающем своём.
Горячий луч последнего рассвета
Едва коснулся острого лица.
Он умирал. И, понимая это,
Смотрел на нас и молча ждал конца.
Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле
Когда он, руки разбросав свои,
Сказал: «Ребята, напишите Поле:
У нас сегодня пели соловьи».
И сразу канул в омут тишины
Трёхсотпятидесятый день войны.
Он не дожил, не долюбил, не допил.
Не доучился, книг не дочитал.
Я был с ним рядом. Я в одном окопе,
Как он о Поле, о тебе мечтал.
И, может быть, в песке, в размытой глине,
Захлёбываясь в собственной крови,
Скажу: «Ребята, дайте знать Ирине:
У нас сегодня пели соловьи».
И полетит письмо из этих мест
Туда, в Москву, на Зубовский проезд.
Пусть даже так. Потом просохнут слёзы,
И не со мной, так с кем-нибудь вдвоём
У той поджигородовской берёзы
Ты всмотришься в зелёный водоём.
Пусть даже так. Потом родятся дети
Для подвигов, для песен, для любви.
Пусть их разбудят рано на рассвете
Томительные наши соловьи.
Пусть им навстречу солнце зноем брызнет
И облака потянутся гуртом.
Я славлю смерть во имя нашей жизни.
О мёртвых мы поговорим потом.
1942
* * *
По непозабываемым приметам
Я узнаю: вот здесь жила она.
Она меня увидит из окна
И выбежит, как позапрошлым летом.
Ограда. Сад. Сирень исходит цветом.
Фугасной бомбой снесена стена.
Мне уши разрывает тишина,
Мне каждый камень говорит об этом.
Звенят стрижи над купой старых вётел,
Ты не придёшь, как позапрошлый раз.
Наш ясный мир был радостен и светел.
Глухая буря ожидала нас.
Сгорело сердце, и остался пепел,
Тоска сухих, оледенелых глаз.
1942
НАС ОЖИДАЕТ НОВЫЙ БОЙ
Вот это поле в рытвинах и ямах
И оглушительная тишина.
Сорви пилотку с головы упрямой,
Друзей своих припомни имена.
Здесь наша дружба крепкая, надолго,
Навек соединившая сердца.
Здесь что-то выше верности и долга,
Самопожертвованья до конца.
Во имя нашей Родины, во имя
Великой жизни шли они на смерть.
Сравни её, поставь её с другими,
Попробуй оцени её, измерь.
Ты бился рядом. Ты, конечно, вправе
Быть гордым и друзьями и собой,
Но не сегодня говорить о славе,—
Нас завтра новый ожидает бой.
Война для нас единое призванье.
Нам в руки судьбы Родины даны.
Вложи всю силу, всё своё дерзанье
В отчаянное ремесло войны.
Ты поклонись перед могилой этой
И памяти друзей не омрачи.
…Взлетела в небо красная ракета.
Прожектора скрестились, как мечи.
1942
* * *
Октябрь. И ночью, нарастая,
Совсем не летняя, не та,
Ползёт осенняя, густая,
Обманчивая темнота.
Дожди — как обмороки. Слякоть.
Промозглая, сырая мгла.
Нас ждут. О нас устали плакать.
Нас ждут, как света и тепла.
Нас ждут. Всем сердцем верят просто,
Что мы придём, что близок час.
Нас ждут и Новгород и Остров,
В Смоленске ожидают нас.
И, старенький платок кусая,
Упрямо глядя на восток,
Ждёт молча девочка босая
На перекрёстке трёх дорог.
Нас ждут любимые и жены,
В товарный загнаны вагон.
Соединяются вагоны,
И трогается эшелон.
Нас в приступе горячей веры
Земля в золе зовёт сама.
Встаёт над ней туманом серым,
Тяжёлым пологом зима.
Вперёд! Пути иного нету.
Пути к грядущему ясны.
Идите, вестники рассвета,
Завоеватели весны!
1942
АЛЕКСАНДР КОСТРУБО
Два взрыва слева. Восемь справа.
Столбы земли. Столбы огня.
Горят деревья. Никнут травы,
И глухо ухает броня.
А он врывается, неистов,
Через траншеи и кусты,
Ошеломляюще и быстро
Передовые смяв посты.
Вперёд, в пробитые пролёты,
Настойчив и неукротим.
И части приданной пехоты
Сквозь грохот движутся за ним.
Гремит «ура». Рубеж за нами,
Враги бегут. И вновь уже
Фигурка крепкая сквозь пламя
Зовёт на новом рубеже.
Враги отходят, пятясь, пятясь,
За новый ров, за косогор.
Ещё стремительнее натиск,
Ещё стремительней напор.
Земля в клочки, и крови сгустки.
Чадит пороховой угар.
Вот это наш! Вот это русский
Ошеломляющий удар!
Ещё дымится поле брани.
Входя, пошатываясь, в штаб,
Он понял, видимо, что ранен,
Что удивительно ослаб.
От боли стискивая зубы,
Он у стола штабного встал.
— Умеешь воевать, Кострубо! —
Сказал навстречу генерал.
1942
* * *
Январь пришёл, и снова в спину
Метёт косматая пурга,
Седую русскую равнину,
Как в шубу, кутает в снега.
Ночь. Тишина. Крутая стужа.
И над родною стороной
Ещё висит немецкий ужас
И ставит волосы копной.
Пожары гаснут на рассвете,
Земля бесправна и бела,
На виселицах тихий ветер
Качает стылые тела.
Вглядись — и ты узнаешь брата.
Ещё вглядись — узнаешь мать.
Приходит грозная расплата,
Мы долго ждали. Хватит ждать!
1943
НА БОЙ!
Во имя Родины и долга —
На бой! Сегодня наш черёд!
Мы ждали молча, ждали долго,
И слово сказано — вперёд!
Вперёд! Налево и направо
Метёт свинцовая пурга,
И через лёд за переправу
Пехота рвётся на врага.
Вперёд! И, мужество утроив,
Сквозь гром и грохот огневой
Идут орлы, идут герои
Несокрушимою стеной.
Пусть ветер свищет, хлещет вьюга,
В дыму и гари синева.
Вслед за победной вестью с Юга
Встаёт военная Нева.
И, как всегда, у Ленинграда
Простое, строгое лицо.
Вперёд, орлы! Ломай блокаду,
Её железное кольцо.
1943
* * *
Для трижды ненавистного врага,
С какой бы он сюда ни рвался силой,
С времён Петра вот эти берега
Холодной раскрываются могилой.
Пусть время мчится и гудит в ушах,
И крошится кремневая порода.
По-прежнему тяжёл упругий шаг
Воинственного русского народа!
Сквозь смерть и голод, через дым и гром,
Сквозь розовое медленное пламя,
Над проклятым, поверженным врагом
Мы пронесли солдатской славы знамя.
России сын, столицы первый брат,
Перетерпевший все земные муки,
По-прежнему сегодня Ленинград
Свободные протягивает руки.
1943
* * *
Мы вглядывались молча в синеву,
Суровому дивясь великолепью.
Мы хлынули в упор через Неву.
За Ленинград! И с ходу, цепь за цепью,
Пуская в дело крючья и багры,
Через колючку дьявольской работы,
Сквозь рытвины, воронки и бугры,
Сквозь брустверы мы хлынули на дзоты.
В дыму, в пыли мы видели лицо,
Мы голос слышали, что вечно неизменен.
И разлетелось вдребезги кольцо,
Блокада разворочена…
И Ленин
Встаёт перед глазами вдалеке,
Где облака по-северному седы.
Как у вокзала на броневике,
Зовёт вперёд на новые победы.
21 января 1943
ГЕРОЯМ
Я славлю вас, в дыму и громе стали
За родину встающих как гора,
Стремительных и яростных баталий,
Атак и наступлений мастера.
Я вспоминаю: ночь была свинцова
И день пришёл, как ночь тяжёл и хмур,
Я вижу вновь солдата Молодцова,
Заткнувшего глазницы амбразур.
На пулемёт без трепета и крика
Он навалился. И — задохся враг.
Проходит с боем командир Заика
Сквозь семь остервенелых контратак.
И вижу я, как, надвигаясь снова,
Косит и мнёт врагов наверняка
Огонь из автомата Пирогова,
Неумолимый танк Осатюка.
Бей по фашисту! Не жалей патронов!
Пусть падает на землю и хрипит.
И славный ас Василий Харитонов
Двадцатый добивает «мессершмитт».
Туман и дым. Чертовская погодка.
Снег почернел, осыпался, обмяк.
И вот идёт, я вижу по походке,
Мой командир — товарищ Симоняк.
Он с нами был. И мы как сталь стояли.
Он звал вперёд. Мы выбились туда.
Мы никогда нигде не отступали
И, верю, не отступим никогда.
Метут снега… И ходят тучи рваны.
Земля гудит в пороховой пыли.
Я славлю вас, солдаты-ветераны,
Богатыри своей родной земли!
1943
ШТУРМОВИКИ
Ходят пыльные вихри на бронзовом аэродроме.
Глохнет воздух промозглый от рёва, летящего прочь.
Небо в розовых молниях, в белых разрывах и громе,
И тяжёлым прожектором вспорота тёмная ночь.
Тучи лезут и лезут — за стенкою новая стенка.
Но упругий рычаг выжимает проворно рука.
На осыпанный бруствер встаёт подполковник Свитенко,
Провожая на бой уходящего Голодняка.
За сигнальным огнём ночь смыкается плотно. И слепо
Самолёты на ощупь ровняют размеренный строй.
И горят эшелоны на жёлтом песке Кингисеппа,
Над Синявином дыма и пламени едкий настой.
Только груды земли. Только в щепки разбитые доты,
Только ветер от Ладоги дует, напорист и свеж.
Только следом поднимутся грозные цепи пехоты,
Будет взят обработанный вами рубеж.
Безграничная смелость. Единство расчёта и риска.
Раскалённого воздуха, серой золы круговерть.
Сотни раз пролетела над самыми крыльями, близко,
Сотни раз побеждённая вашею смелостью смерть.
Бредит утром земля позабытым домашним покоем.
Голубые туманы ползут по оглохшей земле,
Самолёты ревут и проходят размеренным строем,
И багровое солнце горит на пробитом крыле.
1943
ЖАВОРОНОК
Памяти К. Мархеля
Под сапогами оползает глина,
И вот опять встаёт перед тобой
Снарядами разрытая равнина,
Где третьи сутки колобродит бой.
Дрожит земля от бешеного гуда,
На сорок вёрст ворочается гром,
А он вспорхнул и с вышины, оттуда,
Рассыпался звенящим серебром.
Свистели бомбы. Тявкали зенитки.
Протяжный гул, невероятный вой…
А он висел на золотистой нитке
Между разбитым небом и землей.
Как будто бы пронизывала тело
Животворящей радости волна.
Моя земля травинкой каждой пела,
Таинственного трепета полна.
И раненый смотрел на клубы дыма,
Прислушивался к пенью не дыша.
Здесь смерть была, как жизнь, необходима.
И жизнь была, как песня, хороша.
1943