Дмитрий Михайлович Ковалёв (1915 -1977)
Стихотворения
Цитируется по: Ковалёв Д.М. Избранная лирика. М., «Молодая гвардия». 1965. 32 с. («Б-чка избранной лирики»)
* * *
Я вас люблю
Я вас люблю.
Обид своих не помню.
И этим через край сердечность полню.
И это бережно несу, чтоб не пролить,
чтоб эту бережность во сне продлить.Прильну к душе душой –
и боязно горжусь:
как во вселенную вдруг погружусь.Под сердцем замирает высота,
под высотою глубина таится…
И жадность узнаванья не сыта,
и радостно, что ей не утолиться.И знать я не хочу, что всё узнаю,
что жить устану и любить устану,
привыкну, нежеланным стану…
И радость свежая – как рань лесная.
И пробуждения желаю, а не сна я.И в тучах зелень –
как в саду калитка,
и синь за облаками —
как моря.
И первый луч – как взгляд твой,
жизнь моя,
и первый листик – как твоя открытка.
ЭПОХА
Эпоха! Вся ты не из вечного.
Из будущего – про запас.
Не утешала изувеченных,
погибших не считала нас.
Не удивляет храм безглавый,
зимою – поле в колосках.
И обезглавливались славы.
Бесславно. Прямо на глазах.
Ты – вся из перемен, вся – чудо,
вся – в обещаниях твоих.
Ты поработала не худо,
повоевала и за них.
Но в том сыны не виноваты,
что столько вынесли отцы.
Завидовать им рановато –
они ещё совсем юнцы.
Стыжусь завистливости лютой,
благ наставительных с хулой.
Пусть им – готовые салюты,
а нам – лишь грунт вчерне сырой,
протезы, пенсии да слово –
как шашка, вбитая в ножны.
Мы столько повидали злого,
что мы умнее быть должны.
Чтоб не такой ценой сумели
они понять, что враг не глуп,
и заноситься чтоб не смели,
что мы уже не из халуп,
что знаем, не спросясь у бога,
куда лететь, и не мечте…
Под тем же знаменем, эпоха,
идём. Давно уже не те.
* * *
И филин проплачет в тиши
И филин проплачет в тиши
за чёрною баржей в саду.
И небо уронит звезду
на той стороне в камыши.
Обнялись: с прохладою – рожь,
с туманом – опушка вдали.
Лежит на руках y Земли
луной подпoясанный Сож.
Весь мир обняла тишина –
от этого звёздная дрожь….
А ты не пришла, не придёшь.
А ты не в меня влюблена.
Когда же близость пoймёшь,
что только лишь сердцу слышна?..
А ДУМАЛ Я
Матери моей Екатерине Ивановне
А думал я,
Что как увижу мать,
Так упаду к ногам её.
Но вот,
Где жжёт роса,
В ботве стою опять.
Вязанку хвороста межой она несёт.
Такая старая,
Невзрачная на вид,
Меня ещё не замечая,
Вслух
Сама с собой о чём-то говорит.
Окликнуть?
Нет,
Так испугаю вдруг.
…Но вот сама заметила.
Уже,
3абыв и ношу бросить на меже,
Не видя ничего перед собой,
Летит ко мне:
— Ах, боже, гость какой!
А я,
Как сердце чуяло,
В лесу
Ещё с утра спешила всё домой…
— Давай, мамуся, хворост понесу. —
И мать заплакала, шепча:
— Сыночек мой. —
С охапкой невесомою в руках,
Близ почерневших пятнами бобов,
Расспрашиваю я
о пустяках:
— Есть ли орехи?
Много ли грибов? —
А думал —
Там,
В пристрелянных снегах,
Что если жив останусь и приду —
Слёз не стыдясь,
При людях,
На виду,
На улице пред нею упаду.
3ЕЛЁНЫй ДЫМ
Весной глаза у всех зеленоваты.
И на запах грозы
распахнуты все окна.
И внезапно
зелёным дымом всходит утро.
И чуть слышно каблуками
потопывает гром за облаками.
И все сады-лягушечьих расцветок –
в лесах оттаявших стоят глубоко.
Листва ракит – ещё не белобока.
И лютик вспыхивает, как кошачье око,
у зимней черноты еловых веток.
Весной, одеться не успев,
лесные груши стали
воздушней облаков – и вот
не птиц ли величавых стая
в страну любвей
встревоженно плывёт.
И всё растерянное, всё немеет
от удивления,
и холодеют
от счастья солнца родники,
и не владеют
сердца собой,
как птицы те легки…
И не завидую тому,
кто жить умеет,
кто всё, что ни захочется, имеет.
И хорошо.
И лучше не умеючи.
И хоть какой, а весь истает лёд…
Весной опасно тратиться на мелочи,
а то и не заметишь, как пройдёт.
ПАМЯТЬ
Михаилу Шолохову
Но память битв – она не заживает.
И до сих пор – разлука ножевая
и сладкая в слезах надежды ложь —
у матерей, у всех на свете сплошь!..
Большое время, хоть на миг причаль!
Им, павшим, – слава вечная,
а матерям, им – вечная печаль…
Боль, без которой жизнь понять нельзя.
Презрение ко всем, кто жил скользя.
Земля, где долг исполнить суждено,
где каждое село – Боpодино.
В холмах цветов, в жилищах без огней.
Чем так, могуче притяженье к ней?..
Однoй любовно мы её любили.
Одною ненавистью нас убили.
И под одним пестреющим бугром
нашли в ней вечный дом…
Один над нами гром,
один солдат
над скорбью дат
у всех дорог.
И сгустками зaпёкшиеся комья.
И тайнa вечного огня, ночам знакомая.
То будущего каменный порог.
И ступите вы на него не мстить –
желанья этого порвётся нить.
Останется раздумье над судьбой,
над Родиной своей и над собой.
Да, ненависть – не к тем, кто воевал,
и даже, нет, не к тем, кто убивал,
их покaрала смерть, костьми легли, —
а к тем, кто это втайне затевал,
кто не пахал, не сеял, не косил,
впeрёд не рвался из последних сил,
не заслонял собой своей земли…
А может, в почестях сошёл
под важность плит.
Чей мирный прах,
как чёрный шлях, пылит…
Пылит.
ПЕРЛАМУТРОВАЯ ПОГОДА
Рябь с завихреньями предзимними.
Дубки в логу – рыжей лисят.
От крика сиплые, разинями
грачи по бегству туч летят.
Кусты – что кабаны поджарые –
метутся в чащу табуном.
Граб выскочил и ветви ржавые
лосём закинул – топуном…
Весны предгрозовые признаки
за осенью и там и тут.
В сверканьях молнии, как призраки,
Столбы песка сквозь лес идут.
Шматует, крутит, pвёт без жалости,
спешит из листьев трубы вить.
Вода – цветами побежалости,
меняется – не уловить.
Замглясь, метёт позёмкой,
хлопьями
швыряет шумный пух на грязь.
Взъерошась, лопухами хлопает.
Блестит, ознобно заголясь.
Над перламутровой погодою
и солнце, глядя, не глядит.
И щука, ослепясь охотою,
за вспышками блесны следит.
И замирает сердце, тикая —
отсчитывает срок не врозь.
И всё смятенье это дикое —
не вскользь,
не мимо,
а насквозь.