Цитируется по: Олег Михайлович Дмитриев. Птицы над крышами. М., “Советский писатель”, 1984, 128 стр.
ОЛЕГ ДМИТРИЕВ (1937 – 1993)
Стр. 5 – 41.
***
Светлый дом на Моховой,
Это я недавно понял,
С тёмной дедовской избой
В детской памяти не спорил.
То меня тянуло в лес,
Где шаги звучат всё тише,
То — в объятия небес
На грохочущие крыши,
Я бежал по мураве,
Обжигал асфальтом ноги,—
То в деревне, то в Москве
Все мои легли дороги.
Жил беспечно день-деньской
Я под той и этой сенью —
По рожденью городской,
Сельский по происхожденыо!
Править не умел конём,
Ловко вскакивал в трамваи,—
В мире этом, в мире том
Восхищённо пребывая!
Но покуда годы шли,
Жизнь иначе рассудила,
И деревня из души
Постепенно уходила.
Сельский мир полузабыт,
Потеснил его безбожно
Городской удобный быт, –
Возвращенье невозможно.
Можно только пожалеть,
Что и буду делать впредь я.
Можно только посмотреть
Через три десятилетья –
Разглядеть себя таким:
Озорным, весёлым, резким.
В стольном граде – городским,
В деревеньке – деревенским!
ДВЕ СТОЛИЦЫ
(Стихи, написанные в Ленинграде)
Есть посчастливей города…
За что не их любить нам надо!
В Москве пожары и орда,
Здесь наводненья и блокада
Хозяйничали, как могли,
И вытворяли, что хотели,
И всё же ввысь, как журавли,
Дома старинные взлетели,
И голубые купола,
И позолоченные шпили —
Огонь не выжег их дотла,
Снаряды на землю не сбили!
Живут Москва и Ленинград
В глазах народа
Дивным дивом,
Их разрушений и утрат
Не знать бы городам счастливым.
Но им не знать
И чести той —
Быть волноломом, волнорезом,
Стоять пред пламенной чертой
Между листвою и железом!
В счастливых городах, увы,
Слеза не затуманит взгляда —
Лишь в улочках кривых Москвы,
В прямых проспектах Ленинграда.
***
Дней стремительных смена…
Да не канут во тьму!
Должен быть
непременно
Красный угол в дому.
Не нужны там иконы,
Не нужны образа —
Пусть сверкнут непреклонно
Прямо в душу глаза
Тех, кто Родине отдал
Жизнь,
скорбя и любя,
Тех, кто нынешний полдень
Сотворил для тебя!
День далёкий воскреснет
Из очей,
из глубин:
Баррикады па Пресне,
Гомон грозных дружин,
В свист нагайки и пули
Выходящих к снегам,
Тех, что жизнь повернули
К Революции, к нам.
До победы далече
В тот отчаянный год,
Под удары картечи
Встал рабочий народ.
За спиной Петрограда
В день рожденья страны
Навсегда баррикады
Хмурой Пресни видны!
Кто же будешь ты, если
Не склонил головы?
Это Красная Пресня —
Красный угол Москвы.
ПОКОЛЕНИЯ
Ушли с Земли за рядом ряд,
Как в смертный бой полки…
Уже на лавочках сидят
Другие старики.
Они — вчерашние мужи,
Достойные высот.
Ты говорил без всякой лжи:
«Их время не берёт!»
Но с этим шуток не шути —
На стариков взгляни:
Не с твоего ли, брат, пути
В свой срок ушли они?
Ты стал мужчиной в свой черёд,
Но грустно отчего ж,
Когда по улицам идёт
Другая молодежь?
Они и ростом и в речах
Нас выше, стало быть,
А мы несли их на плечах,
Учили их ходить…
Что ж, огляделись — и айда
К порогу двух веков,
В не столь уж дальние года,
Где сменим стариков.
Займём на лавочках места,
Устав в конце пути.
Но сколь задача не проста —
Все возрасты пройти!
ДЕНЬ В ШУШЕ
Дождь идет в Нагорном Карабахе,
Неприглядно-пасмурно в Шуше:
Никнут листья. Приутихли птахи.
Да ничуть не грустно на душе.
Средь армян, среди азербайджанцев
Я иду, смутившись на момент:
Русские и сорок прочих наций
Входят здесь всего в один процент.
Мокрая осенняя погода
Шепчет мне:
«Откуда ты возник?»
Представитель «малого» народа,
Зябко поднимаю воротник.
Захожу, внимание утроив,
В улочки пленительный изгиб.
Здесь земля поэтов и героев.
Здесь когда-то обитал Вагиф.
Если родила такого сына
Древняя земля, навек она
Никому на свете не чужбина,
А почти родная сторона.
Прежние мечты во мне воскресли,
Хоть увидел чуть со стороны
Край, в котором мужество и песни
В воздухе самом растворены.
В путь пора.
Вдыхаю этот воздух
На прощанье — тёплый и сырой.
Будет небо ночью
В крупных звёздах
Над высокой синею горой.
СТАРШИЙ ТОВАРИЩ
Каким был предан я заботам
В эвакуации, в тылу,
Когда шагал он с пулемётом
Под цокот выстрелов во мглу?
Небось, водой разбавив краски,
Сосредоточась, рисовал —
Солдат со свастикой на каске
Разил пунктиром наповал.
А друг лежал среди болота —
Стояли травы, высоки,
И билось сердце пулемёта
Неровно у его щеки.
Потом я мыкался по школам,
До света в очередь вставал,
Надолго заболел футболом.
Недальнюю победу звал,—
Когда мой друг в сторонке дальней,
Двадцатилетний инвалид,
Лежал па койке госпитальной.
Спасибо хоть, что не убит…
А время
Разницу меж нами
В конце концов свело на нет,
И мы, встречаясь временами,
Своих не ощущали лет.
Бывает, с другом не полажу,
Бывает, сам его учу,
Могу его, как ровню, даже
Легонько хлопнуть по плечу!
И всё же свято,
Как когда-то,
Нередко в лучшие из дней
Глядит мальчишка на солдата
Из глубины души моей.
Меж наами разница всего-то
Тринадцать лет.
Прибавь к тому
Шаг пулемётного расчёта,
По краю белого болота
На бой идущего
Во тьму!
НА ОКРАИНЕ ОРЕНБУРГА
Свет июнь в лицо плескал,
Я, идти стараясь тише,
Напряжённо дом искал,
Нас когда-то приютивший,
В горевом сорок втором
Давший нам тепло и кровлю…
Ничего про этот дом
Я сейчас уже не помню.
Просто так — напрасный труд
По фасадам
Шарить взглядом.
Но забилось сердце тут,
Где-то близко, где-то рядом!
Ты прости меня, Форштадт,
Над рекою голубою:
Всё же сорок лет стоят
Между мною и тобою.
Дом, твой номер позабыт!
Как ты выглядел снаружи?
Только в воздухе звенит
Что-то — то сильней, то глуше.
Что-то в воздухе поёт,
День далёкий воскрешает,
Не даёт
Идти вперёд
И назад идти мешает!
Детство, детство, вот ты где!
Детство, что с тобою стало?
К деревянной слободе
Вышли белые кварталы,
Слобода обречена…
Это всё к добру, не к худу.
Но пока живёт она,
Я ещё мальчишкой буду,
Худосочным москвичом,
Притулившимся когда-то
За чуть скошенным плечом
Оренбургского Форштадта.
СЛОВО ОБ УШЕДШЕМ ПОЭТЕ
Хорошо, что кружится Земля:
Что-нибудь, возможно, повторится,
Уходил ты в белые поля,
А пришёл на белые страницы.
Чёткий след оставил на снегу.
Я, живущий то сложней, то проще,
Без тебя представить не могу
Ни полей, ни озера, ни рощи.
Что мне сплетни, суета и быт!
Для меня всё это –
Вне закона.
К даче переделкинской прибит
Лик твой, как заветная икона.
Ты кормил привязчивых собак,
На крыльцо всегда садились птицы.
Но ведь жизнь прожил
Не просто так:
За тобою шелестят страницы!
Уходил ты в белые поля —
Обернулся белыми листами.
Хорошо, что кружится Земля,
И учителя
Всё время с нами.
ТРАМВАЙ В ЧЕРКИЗОВЕ
Раз душа того захочет,
В детство двери открывай!
По Черкизову грохочет
Переполненный трамвай.
Не из фильмов, не из книжек —
Самолично видел я:
Средь заборов и домишек
Куролесит колея.
С воем, скрежетом и звоном
Мчит трамвай сквозь свет и тень,
Вслед кренящимся вагонам
Машет гроздьями сирень.
Остановка. Крики. Взмах.
Уговоры. Шутки. Мат.
И — трещат по швам рубахи,
К черту пуговицы летят!
Ну, и снова в путь-дорожку…
Может, жизнь не дорога?
Еле-еле на подножку
Помещается нога.
Сотрясает и качает
Сдавленных со всех сторон,
А кондукторша серчает:
«Не резиновый вагон!»
В тесноте, да не в обиде
Мчит столица, чуть не вся,
К стадиону —
Стоя, сидя
И на поручнях вися.
Не такие передряги
Пережили в дни войны
Офицеры, работяги,
Инженеры, пацаны!
Вот и «Сталинец», — по сути,
Стадион — второй в Москве.
Вышли все, не обессудьте,
С лёгким звоном в голове
И бегут гурьбою к кассам
С упоеньем молодым!
Мир настал — и снова массам
Стал футбол необходим,
Это — дар за подвиг ратный!
С переливчатым звонком
Покатил трамвай в обратный,
Долгий путь порожняком,
В первый год послевоенный
Возвратимся
И давай
Втиснемся в тот незабвенный,
К счастью мчащийся трамвай!
ПОСЛЕВОЕННЫЙ СВИСТ
Я свистел — шпана, затейник —
В доме, сидя на окне,
«Не свисти, не будет денег!»
— Говорила тётка мне.
Только был упрёк не страшен,
Разве свист — недобрый знак?
Потому что в доме нашем
Денег не было и так.
То есть лишних не бывало,
Чуть хватало на еду.
Это много или мало,
Не пойму я в том году.
В том году послевоенном,
Где случайно, между дел,
Я в порыве дерзновенном
Тайной свиста овладел!
«Не свисти!» — велела тётка.
Вновь я книгой шелестел,
Головой кивая кротко,—
А потом опять свистел.
Вот и снова денег нету
В нашем праведном дому,
Но за чистую монету
Я примету не приму.
Ибо именно от свиста
Дворового пацана
В небе солнце так лучисто!
Ну, а деньгам — грош цена
ЗАБАВА ВОЕННОЙ ПОРЫ
У жёлтых жестянок
Всегда был неверный отскок
От серого камня и от тупоносых ботинок,—
Они, как лягушки, скакали у нас из-под ног,
А мы их пинали, большими прыжками настигнув!
Консервная банка —
Предвестница шайбы — гремит,
Взлетает, летит, кувыркается, будто живая!
На миг принимает
Сурово-торжественный вид
Сосед-одноклассник,
В ворота её добивая.
Жестянки гремят,
А на западе взрывы гремят
Всё глуше и глуше.
И в мае совсем прекратятся,
И стайкам взъерошенных, бедно одетых ребят
С опасной игрою
В свой срок доведётся расстаться.
Звенела жестянка
И кожу на пальцах секла,
Полосками алыми метила бледные лица,—
И всё-таки доброго больше она принесла
Мальчишкам твоим, обделённым судьбою,
Столица!
Потом застучат по асфальту тугие мячи.
Потом на щеке зарубцуется свежая ранка —
Ты прыгай, жестянка,
Давай кругаля и звучи!
Ты наша отрада, пустая консервная банка!
Всё ж детство и радость
Друг друга находят тайком.
У взрослых едва ли такая возможность найдётся!
Закрою глаза —
По асфальту летит кувырком
Консервная банка с потёками жира на донце.
НОЧЬ В ДОРОГЕ
Я улыбаюсь: городки и сёла
Созвездьями огней летят в окне
И фонарями высвечены стёкла!
Но почему-то не печально мне,
Когда, их свет надолго обрывая,
Подобная стене или воде,
Вагон поглотит темень неживая —
И ни огня не увидать нигде!
Дремучий лес, а может, чисто поле,
Качающее травы-ковыли…
И сердце пожалеет поневоле
Людей иной какой-нибудь земли,
Где город рядом с городом теснится,
Где каждый лес прорежен досветла,
Где человек под крышу в дом стремится,
Оставив каждодневные дела.
Как хорошо, что велика Россия!
Приветный ровный свет горит в домах,
Но есть чащобы — чёрные, лесные,
И есть поля, не видные впотьмах.
И можно только ждать спокойно, зная,
Какую даль обожествит рассвет,
Когда к окну приникнет тьма ночная
И ни огня в бездонном мраке нет!
***
Снова вскинулась па повороте
Черноморская синяя гладь…
Мы своей среднерусской природе
Научились легко изменять.
Колесо запевает на стыке,
Сыплет дождь на бетон автострад —
Наши лица глядятся в арыки,
Наши взоры к вершинам летят,
Нас касаются вечные лавры…
Нам навстречу выходят жарки
У какой-нибудь медленной, плавной,
Устремлённой на север реки.
Покидаем природу родную,
Оставляем, как старую мать,
А она говорит:
– Не ревную,
Надо каждому мир повидать…
Вновь и вновь, словно милые стены,
Оставляем родной небосвод,
А она, не коря за измены,
Как душа терпеливая, ждёт.
Никогда я не слышал запрета
И в другую летел сторону
Продлевать себе краткое лето,
Удлинять молодую весну!
Грело солнце, взойдя над горами,
И волна набегала, тепла,
А природа моя под ветрами,
Под косыми дождями ждала.
Я себя не корю за неверность,
Резким ветром виски остуди:
Всё равно никуда я не денусь,
Никуда не уйду от тебя!
Потому пред дорогою дальней
Никогда но гляжу я назад –
Всё равно этой роще печальной
Ветры странствий меня возвратят.
ПЕРЕВОД
Сырбаю Мауленову
Нс успеваю — то весна, то лето…
Переживаю то восторг, то грусть.
Переводя хорошего поэта,
Я сам, конечно, лучше становлюсь.
Поскольку мир мы равнозначно видим:
Нам об одном переживать-болеть —
Не украдём, ребёнка не обидим
И женщину сумеем пожалеть.
Прекрасно — душу разглядеть родную
В равнинном азиатском далеке.
Горжусь, что я читателей волную
Его строкой на русском языке!
Но думаю:
А мог бы злой и подлый,
Нащупав стиль, найдя пристойный слог
Шутя перевести с душой холодной
Поэта моего?
Небось бы мог…
Но верю, что искусство перевода
Не только в совпадении строки,
А в том, чтоб пели сердце и природа
И подлости, и злобе вопреки!
МИРНЫЙ ПОЛДЕНЬ
Не шумят леса и травы.
Нянча куклу у ворот,
Дочь начальника заставы
«Баю-баюшки» поёт.
А в окошке — молодая
Офицерская жена,
Лейтенанта поджидая,
Над вязаньем склонена.
Хмурый кот сидит под крышей.
Под собой не чуя ног,
За осою тёмно-рыжей
С лаем носится щенок.
Белый мостик над рекою.
Мирный полдень. Ровный свет.
Но от этого покоя
На душе покоя нет,
И какая-то тревога
В каждом камне и листке:
Приграничная дорога
Исчезает вдалеке…
Может быть, по мановенью,
По движению руки
Это мирное мгновенье
Разлетится на куски!
И без долгих разговоров,
Как в минувшую войну,
Стук сапог и лязг затворов
Уничтожат тишину!
На границе всё бывает…
И с волненьем я смотрю,
Как девчушка напевает
«Баю-баюшки-баю»
У тревоги на краю.
***
Спят начальники дальних застав,
На постелях тела распластав.
Дышат волею юные лица…
Это твой золотой комсостав,
Твои гордость и слава, граница!
Им, наверное, снятся леса,
Где лишь птичьи звенят голоса
И шуршит только дождик короткий.
Им, наверно, видны берега,
На которых чужая нога
Не оставила след свой нечёткий.
Иль во сне продолжают они
В каждом звуке и в каждой тени
Ощущать приближенье угрозы
И стремятся вперёд, по камням
За врагом ускользающим?
Нам
Не узнать лейтенантские грёзы!
Может, им вообще не до снов,
И без лишних мы чувствуем слов,
Что за тяжесть на плечи взвалили
Лейтенанты — мальчишки, юнцы!
Лейтенанты — солдатам отцы,
Мы-то знаем, что всё им по силе!
Это твой золотой комсостав,
Твои гордость и слава, граница!
На постелях тела распластав,
Спит начальники дальних застав.
Дышат волею юные лица…
ТЕЛЕВИЗОР НА ДАЧЕ
Горят на закате прясла,
Колышется тень моста.
Подумай, что жизнь прекрасна,
Подумай, что жизнь проста.
Оглянешься —
На экране
Всклокочет огонь война
И Ливане или в Иране…
Подумай, что жизнь сложна.
Неспешно заходит солнце,
Бегут ветерки по льну.
Два в доме глядят оконца
На речку и на войну.
Внимая далёким взрывам,
Взирая на страшный бой,
Не можешь ты быть счастливым
Над реченькой голубой!
А проще —
Душа всечасно
В недолгом твоём дому —.
Ни счастлива, ни несчастна —
Готовится ко всему.
***
Чёрный пепел ложился на снег –
От сгоревшего старого дома,
Что, прожив свой положенный век,
Был давно предназначен для слома.
Срок всему в круговерти земной.
Но на сердце тревога и смута,
И пахнуло бедой и войной
От разрушенных стен почему-то.
Старый дом изнутри выгорал.
Было пусто вокруг, нелюдимо.
Я ладонью слезу вытирал —
От тоски иль от едкого дыма.
Сквозь прищур увлажнившихся глаз
Стародавние тени поплыли.
Показалось: ударил фугас
В эти брёвна и доски гнилые!
Пепел падал и снова взлетал,
Застилало глаза пеленою,
И опять я мальчишкою стал,
Опалённым далекой войною…
Ни стоять, ни уйти не могу,
Как я сердце своё успокою?
Чёрным пеплом
На белом снегу
Пишет память строку за строкою.
Я читаю опять по складам
Письмена с многогласьем былинным
К разорённым иду городам
И к немногим московским руинам
В сорок третьем с друзьями бегу…
А всего-то лежит невесомо
Чёрный пепел
На белом снегу —
От сгоревшего старого дома.
ВЗГЛЯД ЧЕРЕЗ ДЕТСТВО
Уходит на фронт ополченье.
Я знаю, отец — командир.
Сижу, догрызаю печенье
В одной из московских квартир.
Я мал ещё. Мне не понятно,
Как горько отца провожать,—
Ведь он не вернётся обратно!
Да только откуда мне знать…
Идёт ополчение строем
В своих довоенных пальто.
Никто там не станет Героем
И трусом не станет никто.
Прекрасные светлые люди
Идут на закатную даль,
Почти что никто не добудет
Себе для почёта медаль.
Награды для них —
Это малость:
Мечтают юнец и старик,
Чтоб только Москва не досталась
Врагу ни на час, ни на миг!
На запад идёт ополчение.
Хоть и перед вами в долгу,
У вас не прошу я прощенья,
Сказать только это могу:
За строем неровным, угрюмым
Пускай не следил я в тот час…
Но чуть об отце я подумал —
Подумал о каждом из вас.
НУМИЗМАТИКА
Пять копеек тридцатого года
Разгляжу в этот день голубой —
Здесь- беда и победа народа,
Наделённого трудной судьбой.
Сколько рук эту медь выбирали
Из кармана, чтоб выпить воды.
Неужели всегда по спирали
Мы от счастья живем До беды?
Пять копеек тридцатого года
Золотому подобны лучу.
Что на них было временем стёрто —
Ни за что я забыть не хочу!
Вот лежит на ладони монета,
У неё заострились края —
И война, и судьба моя это,
И надежда, и вера моя.
Может, раз, может, два на прилавок
Сам бросал я истёртый пятак,
А сейчас получаю в подарок,
Как великой Истории знак.
СТАРАЯ ПЛАСТИНКА
Как золотая паутинка,
Как с прошлым тоненькая связь,
Возникнет старая пластинка…
Мой бог, откуда ты ваялась?
Тобою бабушка и мама
Заслушивались в те года.
Чего ж теперь
Шипишь упрямо,
Как чёрная сковорода?
Опять небось готовишь пищу
Свою — духовную,— свою
Для той России полунищей,
Для той, истерзанной в бою.
Запела старая пластинка,
Устремлена душой в зенит,—
Так одинокая былинка
Во чистом во поле звенит.
Поёт через года и даты,
Судьбу предсказывая мне.
Её круги выпукловаты,
Как кольца тёмные на пне.
Звени, пластинка дорогая,
Далёким временем владей,
Сейчас найти мне помогая
Ровесников среди людей.
***
Утром ахнули:
«Подморозило!»
С белых крыш потекла заря.
Здравствуй, зимняя моя родина!
Ждали долго мы, да не зря!
Что за чушь началась на севере
С наступлением рождества:
Воду с неба сеяли-сеяли —
И по лужам плыла Москва!
Но сквозь иглы осенней мороси
Мы по вешней слякоти шли,
Чтоб ложился теперь на волосы
Снег, не тающий у земли!
Чтобы всё начиналось заново.
Чтоб походка была легка,
Мы глотнули крутого, пьяного,
С детства милого
Холодка!
Непривычны мы к снегу мокрому,
Не оценим дневную мглу,
Не приучены мы к заморскому
Пробирающему теплу —
Подморозило, подморозило!
В пояс кланяюсь декабрю.
Здравствуй, зимняя моя родина!
Обнимаю, благодарю.
РОВЕСНИКАМ В ИСКУССТВЕ
Помечтать бы, ровесник, о славе,
О сиянье её золотом…
Это в нашем, наверное, праве,
Да не хочется думать о том.
Мы с тобою солдатские дети
И, куда бы кто путь ни торил,
Знаем: высшая слава на свете
Это слава солдатских могил.
Не вдаваясь в высокие стили,
От поэзии часто вдали,
Не отцы ли
Культуру России
Просто жизнью своею спасли?
Монументы печальных героев
Всюду в русскую землю глядят.
Вот и стыдно подумать порою,
Чем когда-нибудь нас наградят…
Лишь тогда заносите в скрижали
Неизбывной российской земли,
Если жизнями мы поддержали
То, что жизнями предки спасли.
ЛЕТО-82
В тонкую — под кожею резину
Воздуха струя тугая бьёт!
Ярко-жёлтый мяч летит в корзину,
Чёрно-белый — метит в створ ворот.
Словно в мире нету слёз и боли,
Города и сёла не горят…
О футболе и о баскетболе
В это лето люди говорят.
А Земля, вращаясь, по орбите
Держит путь в космической ночи.
Так она похожа — посмотрите!
— На тугие гулкие мячи!
Может быть, хотя бы в этом плане
Мы с тобой о Ней поговорим,
Не футбол увидев на экране,
А разрывы бомб и чёрный дым.
Кончим счёт победам, поражениям,
Встанем перед новым рубежом —
Будет высшим в мире достиженьем,
Если нашу Землю сбережём!
Мчит Земля-планета в бездне чёрной
В метеорной огненной пурге,—
Кто по ней нанёс удар кручёный
И лететь заставил по дуге?!
Всё отдайте, чтоб не прекратился
Этот замечательный полёт!
Снова телевизор засветился:
Помолчим немного – матч идёт…
ДОМ НЕДАВНЕЙ ПОСТРОЙКИ
В далёком будущем, в непостижимом дне
Быть может, кто-то вспомнит обо мне:
Iам, где остались отблески и тени.
Пускай рукой погладит по стене.
Хоть здесь не опускались на колени,—
Жила любовь, высокая вполне.
Не отсветы, не тень, а чёткий след
Того, кто был, кого давно уж нет.
Прошу, обои старые погладьте…
А если их сменили — всё равно
Есть на бетоне смутное пятно:
Костюм джинсовый или мини-платье.
Но самое-то главное — душа.
Погладьте эти стены не спеша.
Вы правнуки не по родству – по веку,
Доставьте всё же счастье человеку,
Который был завзятым москвичом
В квартире этой, где и вы причём!
СТАРУХИ И СТАРИКИ
То растревожит имя,
То усладит наш слух…
Добрыми или злыми
Зваться — удел старух.
Так и живут на свете
До неизвестных лет:
Ангелы или ведьмы!
А середины нет.
Их представлений нам-то
Не изменить ничуть —
Задана доминанта
И очевидна суть.
Всеми повелевают
Или прощают всё.
А старики бывают
Чаще — ни то, ни сё.
О ДРУЖБЕ
Ты обними отца и мать
И обними опять,
Но всё же друга обнимать —
Что небо обнимать!
Отец и мать — привычный круг,
Домашний скромный пир.
Но если в двери входит друг,
То бесконечен мир.
Ты обними отца и мать
И обними опять,
Но все же друга обнимать —
Что землю обнимать!
Отец и мать — твоя семья,
Уют, покой, приют.
Но если встретились друзья,
Им мало места тут.
Ты обними отца и мать
И обними опять,
Но всё же друга обнимать —
Что горы обнимать!
Отца и матери права
От века над тобой.
Но входят друг — и синева
Сквозит над головой!
ПАМЯТИ ЮРИЯ ТРИФОНОВА
Я слежу за человеком,
Уходящим навсегда.
Спят, измаянные веком,
На рассвете города.
Был он славным и заметным
Горожанином —
И вот
Навсегда уходит этим
Переулком в небосвод.
С далью скоро он сольётся,
Заступая за черту,
Где потом родится солнце,
Набирая высоту.
Он уходит безвозвратно,
Не последний из мужей,
Повторяясь многократно
В окнах первых этажей.
Не касается, быть может,
Тротуара пилигрим,
Чтобы сна не потревожить
Современникам былым.
Равномерно дышат люди,
В такт биению сердец,
Чтоб, когда его не будет,
Пробудиться наконец.
Встанут, постоят у двери,
И, прищурившись на свет,
Неожиданность потери
Тот поймёт,
А этот — нет…
Он уходит в небо круто.
Еле сдерживаю крик.
Вот ещё одна минута,
Полминуты…
Через миг
У него стечёт по векам
Запоздалая звезда.
Я прощаюсь с человеком,
Уходящим навсегда.
СТАРАЯ УЛИЦА
Триста лет —
Не много и не мало —
Улица от центра убегала,
Бесполезно это продолжать:
Всё равно никак не убежать!
Выходила раньше на излуку
Узкой речки, упиралась в лес,
А сегодня замерла с испугу
У проспекта — что наперерез.
Где речонка?
Да в трубе бетонной…
Где леса?
Вон ветхий дом «в лесах»…
От неё проспект многооконный
Улетает, как на парусах!
Улица свой век не доживает —
Даже если что-то забывает,
Сохраняет юные черты,
Не теряет прежней красоты.
Новые дома на ней не ставьте,
Разорять нам улицу не след —
На секунду только лишь представьте,
Что её на белом свете нет…
Город станет суше и беднее,
Отойдут навеки вместе с нею
Милой древней юности дела.
Выйдет, что и наша жизнь прошла.
Вот в чём получается загвоздка!
По проспекту носятся авто.
Постою ещё у перекрестка,
Запахнув осеннее пальто,
И пойду по улице обратно,
К центру, размышляя на ходу:
— Всё живёшь, старушка?
Ну и ладно!
Вновь поделим радость и беду.
АКВАРИУМЫ
Из предвесенних окон
Нам подмигнет спроста
Аквариумным оком
Прекрасная мечта!
Стеснённый мир растений,
Воды, кораллов, рыб,
Мир отсветов и теней
На гладких срезах глыб –
Увидел на прилавке
Да вдруг домой принёс
Не капитан в отставке,
Не сбрендивший матрос,
А тот мечтатель странный,
Заяузский карась,
Который океана
Не видел отродясь!
Коль в капле-щеголихе
От века заключён
Великий или Тихий —
То и подавно он
В зелёном том бокале
Присутствует вполне,
Чтоб мы не отвыкали
От верности волне!
Как горсть родимой почвы
В далёкий путь берут —
Хранят водой проточной
Наполненный сосуд:
Под городскою крышей
О том поставлен знак,
Что все из моря вышли —
И пахарь, и моряк!
И торжествует разум,
В глубинах засветясь
Аквариумным глазом
Приворожённых глаз.