Сергей Наровчатов (1919 – 1981)
Цитируется по: Наровчатов С. Стихотворения и поэмы/Вступ. статья А. Урбана. сост., подг. текста и примечания Р. Помирчего. Л.: Сов. писатель, 1985. (Б-ка поэта. Большая сер.).
100. – 103.
100. В ГРОЗУ
Мы шли с охоты. Яростный и резкий,
Октябрьский дождь нам заслепил глаза,
Во мхах болотных возле Белозерской
Застала нас осенняя гроза.
И мне сказал товарищ по охоте:
“Припоминаешь сорок третий год,
Как вместе бедовали мы в пехоте
В болотах у Синявинских высот?”
Он говорил. И вспомнил я, как с бою
Мы метр за метром брали в те года…
Единою солдатскою судьбою
Нас фронт и жизнь спаяли навсегда.
Перед глазами из далёкой дали
Вставала фронтовая маета…
Мы оглянулись и с трудом узнали
Знакомые и мирные места.
Передним краем показались нивы,
Почудились окопы за бугром,
И молния была как блеск разрыва,
И канонадой обернулся гром.
Октябрь 1946
101. КОСТЁР
Прошло с тех пор немало дней,
С тех стародавних пор,
Когда мы встретились с тобой
Вблизи Саксонских гор,
Когда над Эльбой полыхал
Солдатский наш костёр.
Хватало хвороста в ту ночь,
Сухой травы и дров,
Дрова мы вместе разожгли,
Солдаты двух полков,
Полков разноимённых стран
И разных языков.
Неплохо было нам с тобой
Встречать тогда рассвет
И рассуждать под треск ветвей,
Что мы на сотни лет,
На сотни лет весь белый свет
Избавили от бед.
И наш костёр светил в ночи
Светлей ночных светил,
Со всех пяти материков
Он людям виден был,
Его и дождь тогда не брал,
И ветер не гасил.
И тьма ночная, отступив,
Не смела спорить с ним,
И верил я, и верил ты,
Что он неугасим,
И это было, Джонни Смит,
Понятно нам двоим.
Но вот через столбцы газет
Косая тень скользит,
И снова застит белый свет,
И свету тьмой грозит.
Я рассекаю эту тень:
— Где ты, Джонни Смит?!
В уэльской шахте ли гремит
Гром твоей кирки,
Иль слышит сонный Бирмингам
Глухие каблуки,
Когда ты ночью без жилья
Бродишь вдоль реки?
Но уж в одном ручаюсь я,
Ручаюсь головой,
Что ни в одной из двух палат
Не слышен голос твой
И что в Париж тебя министр
Не захватил с собой.
Но я спрошу тебя в упор:
Как можешь ты молчать,
Как можешь верить в тишь, да гладь,
Да божью благодать,
Когда грозятся наш костёр
Смести и растоптать?
Костёр, что никогда не гас
В сердцах простых людей,
Не погасить, не разметать
Штыками патрулей,
С полос подкупленных газет,
С парламентских скамей.
Мы скажем это, Джонни Смит,
Товарищ давний мой,
От имени простых людей,
Большой семьи земной,
Всем тем, кто смеет нам грозить
Войной!
Мы скажем это, чтоб умолк
Вой продажных свор,
Чтоб ярче, чем в далёкий день
Вблизи Саксонских гор,
Над целым миром полыхал
Бессмертный наш костер!
Октябрь (?) 1946,
Москва
102
В траншеях боевого охраненья
Читал я однокашникам стихи,
Что были, без сравненья и сомненья,
Строка к строке привычны и плохи.
В них было всё: тоска по белолицей,
Любовь и кровь, разрыв и трын-трава,
Но нам тогда высокой небылицей
Казались полустёртые слова.
Да не слова… Во всём стихотворенье
Такой светил неотражённый свет,
Такое беспокойство и горенье,
Что им слова не поспевали вслед.
И вдаль любая малость разрасталась,
И становилось сердцу невтерпёж…
Но тут же нам обида усмехалась:
«В атаку со стихами не пойдёшь!»
Но дни прошли… И нам в глаза взглянули
Другие, непохожие стихи,
Я с ними в рост водил солдат на пули,
В штыки вставал на встречные штыки.
Но не было в них, праведных и строгих,
Той неуёмной, светлой, ветровой —
Тревоги той, что в неумелых строках
Владычила над каждою строкой.
Мне век искать слова огня и стали,
Чтоб, накаляя души добела,
Они б людей в сраженья поднимали —
Свершать несовершимые дела.
Слова — чтоб как бинты на свежих ранах —
«Любовь и кровь», — они цвели б в крови,
Чтобы на всех земных меридианах
По ним учились азбуке любви.
Поэзия! Когда б на свете белом
Я так бы бредил женщиной земной…
Как беспредельность связана с пределом,
Так ты, наверно, связана со мной!
1946
Москва
103. ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО
Нет, я уже не в силах Вас корить,
Я знаю, Вы рассудку неподсудны,
Но как мне быть, раз не порвалась нить,
Раз до сих пор влюблён я непробудно?
Я наконец сумел себя унять,
Поняв, что мне судьба Вас не уступит
И что нельзя возлюбленной пенять
За то лишь, что она тебя не любит.
Так с давних лет ведётся на Руси,
И помню я печаль седых сказаний,
В которых «за шеломенем еси»
Наш край родной, наш свете несказанный.
Вы для меня неугасимый свет,
Тот край родной, что только небу равен,
Тот самоцвет, который сотни лет
Сверкал в глазах у наших Ярославен.
Я не могу ни в чём Вас осудить,
И вы давным-давно мне неподсудны,
Но как мне быть, раз не порвалась нить,
Раз до сих пор влюблён в Вас непробудно?
1946
104. ПЛОТНИК
Шесть лет войны запомнил шар земной!
И в светлом, легендарном сорок пятом
Через порог шагает вестовой,
Навытяжку встаёт перед комбатом.
И говорит: «Солдаты привели
Прохвоста из державы чужедальной,
Сам чёрт не разберёт, какой земли,
Но уверяет, сволочь, что нейтральной…»
«А что он сделал? — спрашиваю я. —
Убийца? За добром чужим охотник?»
— «Да здесь, комбат, особая статья,
История особая… Он — плотник».
И вот стоит перед моим столом
Широкоплечий и широколапый,
Тяжёлый парень в пиджаке простом,
Стоит и мнёт потрёпанную шляпу.
«Так, значит, был не прав мой вестовой?
Задерживать вас не было причины?»
— «Да, сударь. Я простой мастеровой,
Я не казнил, я делал гильотины.
Я даже и на казнях не бывал,
Лишь день за днём, с утра до поздней ночи
Строгал, пилил да гвозди забивал…
Рабочий я».
— «Ты раб, а не рабочий.
Ты в холуях ходил у палача!»
И, не сумев и не посмев сдержаться,
Я в морду залепил ему сплеча
От имени Объединённых Наций.
Потом его прогнал я со двора
И вычеркнул из памяти приметы,
Пока он сам ко мне позавчера
Не постучался со страниц газеты.
Десяток строк о казни партизан…
Так,значит, снова с палачами мира
Мой плотник на виду полсотни стран
Казнит свободу в деревнях Эпира?
И со стыдом и болью я сейчас —
Не прикасаться б к наболевшим ранам,
Не думать бы! — но думаю о вас,
Товарищи мои за океаном.
Как можете вы спать среди ночей
Под тенью многозвёзднейшего флага,
Кующие оружье палачей
Рабочие Детройта и Чикаго?
Не для того я поднял голос свой,
Чтоб оскорбить вас яростью сравненья…
Но вырвите ж из рук семьи земной
Вы самую возможность обвиненья!
А сам я для того лишь и живу,
Чтоб честным людям даже в снах бесплотных
Не появлялся мой проклятый плотник,
Которого я видел наяву.
Декабрь 1946