Виктор Астафьев
Чувство звука и слова
Цитируется по: День поэзии 1979. М., “Советский писатель”, 1979, 224 стр.
Мы привыкли к расхожим понятиям, они становятся для нас не только обыденны, но и удобны. Вот привыкли говорить: «Сначала было слово». Однако слово-то происходит из звуков, стало быть, сперва был звук, и звук этот растворён в природе, и никому не подвластно услышать его, перенять у природы и передать людям, кроме поэта и музыканта. А может быть, прежде звука было чувство? Может быть, всем, что есть вокруг нас и в нас, и прежде всего — мыслью, движет чувство. Оно-то и есть первородство звука и самого слова и, стало быть, вытекающего из них вечно святого и светлого истока поэзии, который, набирая мощи, полнозвучия, а в наше время широты и шума, вот уже много веков мчится, не иссякая, будоража человеческое сердце, наполняя его восторгом и печалью, подымая бури страстей и услаждая тихой музыкой.
Вечна загадка поэта, и вечно наше желание отгадать её, пробиться сквозь какую-то невидимую преграду или пелену и постичь то, что за строкой, то есть душу поэта, но когда это произойдёт, поэзия утратит смысл и «секрет», стихи станет возможно изготавливать каждому мало-мальски грамотному человеку, как сейчас учащиеся средней школы на станции юных техников с помощью простых инструментов, из обыкновенных материалов могут выточить и собрать электромузыкальный прибор, радиоприёмник и даже ракету и любые вещи, так недавно ещё поражавшие воображение и повергавшие нас в изумление своей непонятностью и недоступностью.
Верую, с поэзией этого не произойдёт, во всяком разе не произойдёт до тех пор, пока не отформуется человеческая душа, не сделается стандартной, подобно кирпичу, хотя поползновения, и явные, к этому имеются, и есть люди, стремящиеся к тому, чтобы всё было одинаково — дома, леса, дороги, одежда и человеческая мысль.
Поэзия всегда восставала против бездушия и стандарта, она всегда стремилась возвысить человека, и в этом её непреходящее величие и, воспользуюсь бытовым словом,— постоянная польза для всех нас, а привораживать человека, околдовывать его словом, точно старинным складным наговором, это её милая игра с уставшим человеком, которая, с букваря начавшись, открыв глаза ребёнку на мир, постепенно втягивает его в серьёзный разговор, становится строгим и взыскательным собеседником. Как это необходимо в наш суетный век, когда всё «секретное» вроде бы рассекречено, когда после «прелестей» общежития человека всё чаще и чаще тянет побыть наедине с собой, предаться созерцанию и осмыслению своей, а значит, и всей нашей жизни.
Женщина плачет в вагонном окне
Или смеётся — не видно в вагоне.
Поезд ушёл. И осталось во мне
Это смешение счастья и горя…
Чем увлекают меня, читателя, эти бесхитростные и совсем «простые» строки?