ШУБИН Павел Николаевич
(1914, Орловская губ. – 1951, Москва)
Один из лучших русских поэтов, побывавших на Кольском Севере. Во время войны – фронтовой корреспондент на Волховском и Карельском фронтах. С бойцами 14-й армии освобождал Печенгу, Киркенес. Автор многих поэтических книг с неизменным признанием в любви к Заполярью.
ПОЛМИГА
Нет,
Не до седин,
Не до славы
Я век свой хотел бы продлить,
Мне б только до той вон канавы
Полмига, полшага прожить;
Прижаться к земле
И в лазури
Июльского ясного дня
Увидеть оскал амбразуры
И острые вспышки огня.
Мне б только
Вот эту гранату,
Злорадно поставив на взвод,
Всадить её,
Врезать, как надо,
В четырежды проклятый дзот,
Чтоб стало в нём пусто и тихо,
Чтоб пылью осел он в траву!
…Прожить бы мне эти полмига,
А там я сто лет проживу!
1943 г.
ЗАПОЛЯРЬЕ
Дикие расстояния,
Страшные расстояния,
Северного сияния
Трепетные стояния.
Русским горящим городом
Смотрит из облаков оно;
Светлым могучим холодом
Звёздное небо ковано.
У ледяного терема
Бродит буран стреноженный,
Горы в снегу затеряны –
Малые, как горошины.
Здесь валуны, как грамоты, –
Далей пещерных вестники,
В мёрзлых гробницах – мамонты,
Этой земли ровесники.
В сопках, морозом выжженных,
Робкое сердце выстынет.
Только бесстрашный выживет,
Только могучий выстоит.
Русские, непокорные
люди кремневой крепости,
Топчут вершины горные,
Белые от свирепости.
Далями великанскими
Мчатся земли хозяева,
С бурями океанскими
Злые встречают зарева.
Лыжи спешат без отдыха,
Лодок скрепят уключины,
Груди не ищут продыха,
Мышцы узлами скручены.
Злобные смяты карлики,
Вбиты в могилы жёсткие,
Пьяные кровью Нарвика
Чёрные псы заморские.
Где им, с пустыми душами,
С лапами их паучьими,
Править снегами-стужами,
Вольных владений кручами!
Вон побережья Мурмана,
Стонут гудками гавани,
Дымы летят, как турманы,
Спутники дальних плаваний.
В силах любого ворога
Встретить и побороть она,
Смуглая вся от пороха
Снежная наша Родина!
1944, Мурманск
В КИРКЕНЕСЕ
Был дом. Была с наивной верой
Подкова врезана в порог.
Но пал на камни пепел серый,
А дом фашист бегущий сжёг.
Рыбачья грубая бахила
Валяется… Хозяев – нет.
А может, это их могила –
Из щебня холмик без примет?
Лишь у рябины обгорелой,
Над вечной, медленной водой
Сидит один котёнок белый…
Не белый, может, а седой?
На стуже не задремлешь, нежась,
Но он не дрогнул, как ни звал, –
А может, всё-таки – норвежец –
По-русски он не понимал?
Или безумье приковало
Его к скале? – Он всё забыл
И только помнит, что, бывало,
Хозяин с моря приходил.
Ноябрь 1944,
Норвегия, Эльвинес
ДАЛЁКАЯ ЛИЦА
Далеко-далеко отсюда
Свирепая катится Лица,
Зимы ледяная посуда
На розовых камнях дробится.
Играет вода молодая,
Кричит молодым жеребёнком,
И крутится пена седая
По бурым бегучим воронкам.
Я прожил там зиму и лето
В землянке, похожей на улей,
И фрица свалил из секрета
Одною весёлою пулей.
И, верно, добыл бы другого,
Скрутил уж верёвкой мочальной,
Да фрица не вышло живого,
А вышел мне госпиталь дальний.
Теперь уж не то, что досада,
Тоска, понимаешь, заела, –
Брожу по вишнёвому саду
Совсем безо всякого дела.
А тут до рассвета не спится:
Вот только закрою ресницы,
Мне эта гремучая Лица
Без всякого повода снится.
И чувствую каждой кровинкой
Тот берег, бегущий несмело:
Ни деревца там, ни травинки
Такой, чтобы сердце согрела.
А небо большое, большое,
И плачет вода без приюта…
И хочется сразу душою
Ту горькую землю окутать.
Сады насадить бы по склонам,
Запрятать в смородине хаты,
Чтоб золотом шили по клёнам
Резные речные закаты.
Я срыл бы своими руками,
Отнёс бы туда это поле
С пшеницею и васильками
И перепелами на воле.
И сердце моё замирает
С глухой, беспощадною силой:
Вода вороная играет,
И вереск качается хилый,
И роет гранитные гряды,
И плачет угрюмая Лица…
Мне надо, мне до смерти надо
На те берега воротиться!
Ноябрь 1944 г.
НЕНАВИСТЬ
Простор, запелёнутый в дикую стужу,
В пушных облаках до бровей, –
Прожжёт и разграбит весёлую душу
Одной пустотою своей.
Ползучих берёзок безлистые кроны,
Как спутанные провода,
Тут отроду даже паршивой вороны
Никто не видал никогда.
Весной, когда солнце, во тьме обессилев
Проглянет холодным зрачком,
Трава не пробьётся на тихой могиле
Под звёздным армейским значком.
И милая сердцу её не отыщет,
А тундра о ней промолчит,
Лишь ветер стрелою лопарской просвищет
Да град по камням простучит.
Но тысяча яростных дней миновала,
С тех пор как мы здесь залегли,
Горючая ненависть нас согревала
К обидчикам милой земли.
Мы вынесли всё, что другим не приснится,
До судороги на лице,
Лягушечью куртку проклятого фрица
Ловя на короткий прицел.
Когда каменело солдатское тело,
Ко льду примерзая пластом,
И только тяжёлое сердце звенело
В стремленье святом и простом:
Убей! – за тоску по весёлому солнцу,
За свой побелевший висок,
Вгони под орлиную каску тирольца
Свинца боевого кусок!
Припомни, как утром над городом тихим
Парят облака голубей,
Как пчёлы гудят по лиловой гречихе,
И вытерпи всё, и убей!
Не будет, не будет германцу пощады,
Земле не томиться в плену!
Шатает волна орудийного чада
Полярных ночей тишину.
И вновь в белокипенных шёлковых робах
Встаём мы у края земли
На лыжнях и тропах,
В окопах, в сугробах,
В смертельной метельной пыли!
Март 1944
НА РЫБАЧЬЕМ
Ветрами выбитый, рябой
Пятиаршинный снег,
Как бурей вспененный прибой,
Остановивший бег,
Он пожелтел, окаменев,
Как Мамонтова кость,
В нём всех морозов тёмный гнев
И всех метелей злость.
И одинокий гул морей –
Пространств бездомных весть,
И равнодушье дикарей,
И ненависть в нём есть.
Сугробы словно сундуки
С кащеевой казной,
Но вот встают из них дымки
И отдают сосной.
И звякает во тьме ведро,
Скрипит отвесный трап;
В землянке, вырытой хитро,
Домашний тёплый храп.
Сейчас – подъём, и самовар
Заплачет на столе,
Как в детстве, как в саду – комар,
Как где-нибудь в Орле,
Где дом шиповником пропах,
Где рожь и васильки…
Живут в сугробах, как в домах,
Орловцы-моряки.
Так кто сказал, что злобен снег,
Неласковы края?
Нет, врёшь, я – русский человек,
Здесь – Родина моя!
Сентябрь 1944 г.
СЕВЕР
На рубеже полярной ночи –
То снег, то грязи чернота:
Вся тундра в пестроте сорочьей,
Земли последняя черта.
И от неё ушли огулом
Олений рёв, гагарий гам,
И только море грозным гулом
Ударит вдруг по берегам:
Там тральщик мурманский с минрепа*
Слепую мину оторвал,
И бесполезно и свирепо
Взревел, крутясь, и сгинул вал;
И только зыбью перекрёстной
Прошелестел у самых ног.
Ты в тишине тысячевёрстной,
Но разве труд твой одинок?
Легли на горизонт пустынный
Седые кручи снежных туч,
Но там, в их белизне простынной,
Где теплится последний луч,
Нашли в закатном полукруге
И потеряли вновь глаза
Бурун над мордою белухи,
А может, шняки** паруса.
1944 г.
УДАР НА ПЕТСАМО
Много лет
Егеря
Обживали крутые высоты,
Понастроили дотов,
Пробили в граните ходы,
Пулемётные гнёзда
Лепились по кручам,
Как соты,
Пушки пялились хмуро
В долинную даль с высоты.
Долго жить собирались
Германцы на нашем пороге,
Но по нашим часам
Солнце
В наши приходит края,
И в урочное время
Приказа короткие строки
Обрубили все сроки
Постылого их бытия.
И обычней обычного
Серенький день коротался:
Раздували лежанки
В своих блиндажах егеря,
Шёл стеклянный снежок,
Часовой на дорожке топтался,
Налетал из-за туч
Ледяной ветерок октября.
А на русских часах
Передвинулись стрелки на волос,
Натянулись шнуры,
На исходные вышла броня,
И в обвальном гуденье
На части
Земля раскололась,
Рваный воздух завыл
На зазубренных
Бивнях огня.
Словно вздыбленных мамонтов
Тёмное, дикое стадо,
Разминая окопы,
Стирая в труху блиндажи,
Разнося Кариквайвиш,
Топтались, ревели снаряды,
Раскалённые пули
Мелькали в дыму, как стрижи.
Миномётов гвардейских
До звёзд долетающий голос,
И мелькнувшие с визгом
Хвостатые стаи комет,
И ещё на часах
Передвинулись стрелки
На волос,
И горбатые ИЛы
Пошли по указке ракет.
И уже не хватало
Дыханья,
И воздух с разбега
Налетал, и валил,
И глушил,
И звенел о штыки…
Вот когда Мерецков
По осеннему, талому снегу
На прорыв и погоню
Железные двинул полки.
1944, Кола
САГА
Ещё я запомнил
Дорогу на Никель,
Ветра на вершинах,
Туманы в долине
И тёплые брызги,
Алей земляники,
На мёрзлой,
На гулкой, как
колокол, глине.
Обстрел бушевал и кончался,
И снова,
Сложивши убитых
На ягель морозный,
Шли мимо –
Без песен и шума, сурово,
Одною колонною
Тридцативёрстной.
Клубилися дымы
Над дальней грядою,
И горы тряслись
От незримой работы,
И в толстые гулы
За хмарью седою
Вплетали
Свирепую дробь пулемёты.
Туда, где над сопкою,
В пламя одетой,
Сходились
Свинцовые трассы кривые,
На скорую встречу
С грядущей победой
Упрямо и страстно
Спешили живые.
Над ними,
Крестом распростёрт на мгновенье,
Мелькал истребитель
Летучею тенью,
Как будто бы Родина
Им посылала
Своё материнское благословенье.
1944, Никель
СОЛДАТЫ ЗАПОЛЯРЬЯ
Валы окаменевшей грязи
В полкилометра высотой,
Богатые в однообразье
Мучительною пустотой.
И путь один средь тысяч сопок,
И тот – в огне, и тот – сквозь смерть,
Коль ты воистину не робок –
Решись его преодолеть.
Ползи к вершине от подножья
И, задыхаясь, не забудь,
Что есть ещё и бездорожье,
И это всё же торный путь.
Но кто расскажет, где кривые
Пути обходов пролегли?
Там наш солдат прошёл впервые
От сотворения земли.
Там, посиневшими руками
Сложив ячейки поскорей,
Вжимались роты в голый камень,
Подстерегая егерей.
Их жгли навылет, сквозь шинели,
Сквозь плоть и кожу, до нутра,
Семидесятой параллели
Невыносимые ветра.
Мороз пушился на гранитах,
А люди ждали – пусть трясёт, –
Чтоб на фашистов недобитых
С пустых обрушиться высот.
Зарниц гремучих полыханье,
Летучий, хищный блеск штыков…
И это всё – уже преданье
И достояние веков.
Ноябрь 1944, Норвегия
_______________________________________________
* Минреп – трос с якорем, удерживающий мину на определенной глубине (Авт.).
** Шняка – небольшое морское судно (Авт.)
Цитируется по: Была война… Фронтовая поэзия Кольского Заполярья: Сб. стихов / Сост. Д. Коржов.- Мурманск: Просветительский центр «Доброхот», Издательство «Добросмысл». 2004. – 160 с.: ил.