Лев Кассиль. Прозой о поэзии

Лев Кассиль

ПРОЗОЙ О ПОЭЗИИ

Цитируется по: “День Поэзии. 1960?, Советский писатель, Москва, 1960.

Собственно говоря, трудно вообще найти человека, который бы, какую бы профессию он себе ни избрал затем в жизни, если хорошенько покопаться в его биографии и дружески припереть к стенке, не признался бы вам, что и он когда-то того… баловался рифмами…

Так как меня почему-то миновала в своё время эта, обязательная почти как ветрянка, детская литературная болезнь, то я не раз пытался найти такому явлению объяснение со стороны. И правда, в чём дело? Почему большинство писателей, как правило, начинало со стихов?

Мне кажется, потому, что даже в элементарном стихосложении куда легче утоляется та жажда творчества, которая присуща почти всякому молодому существу. Дети, как это великолепно показал в своей знаменитой книжке «От двух до пяти» Корней Иванович Чуковский, сочиняют стихи от переизбытка услышанных ими и запомнившихся слов, играя их созвучиями, часто даже не обременёнными смыслом, радуясь впервые ощущаемому могуществу в обращении с только что обретённым словом. А человеку более зрелому в ритме даже самых примитивных стихов, в созвучиях самых наивных рифм мнится нечто такое, что в известной мере организует его эмоции, находит им какое-то образное выражение. И это, прежде всего, как бы вырывает слово из контекста будничной речи. Более или менее грамотно сложенное стихотворение — на неискушённый слух уже поэзия. Имитировать искусство стихом легче, чем прозой.

Перечитайте тысячи стихотворных строк, плывущих самотёком в редакции. Если вас не ждёт там какая-нибудь исключительно счастливая находка, сигнализирующая о появлении нового или по
крайней мере вам ещё неизвестного таланта, то обычно все эти поэтические опыты свидетельствуют, что авторы их видят разницу между прозой и поэтической речью лишь в том, что последняя требует соблюдения определённых размеров и чередования взаимосозвучных, то есть рифмованных, окончаний строк. Начинающие большей частью полагают, что наличие уже этих двух признаков превращает написанное ими в стихи, делает его само по себе поэтическим. Многим людям кажется (и не только в молодости), что собственное дарование легче подтвердить в стихах, нежели в прозе. Стихи — это уже сразу что-то не похожее на обычный разговор, как не похож, скажем, самый плохой танец на самую ладную походку. Ходят, мол, все, так или иначе. А вот танец — это уже удел тех, кто одарён определённой дозой музыкальности.

Но вот Маяковский называл поэзию «ездой в незнаемое». Это сразу ставит перед поэтом задачу открытия или хотя бы освоения чего-то нового. Проза медлительнее, чем стихи. Её доводы более откровенны, но выводы созревают исподволь. У поэзии доводы укромно спрятаны, зато выводы разительны. Если поэзия — «езда», то проза, как мне кажется, упорный пеший поиск.
Слово в стихе пульсирует. Оно более порывисто. Оно рассчитывает скорее на сочувствие читателя, чем на его заинтересованность и пытливость. Это не значит, что поэзия не должна апеллировать к рассудку, к сознанию. Мы привыкли в нашей поэзии искать не только силу чувства, но и величие мысли. И когда любители подсознательного пытаются тыкать мне в нос пресловутые высказывания Пушкина, о том, что-де поэзия должна быть малость глуповата, мне кажется всегда, что оппоненты мои с чрезмерной и неосмотрительной наглядностью стремятся соответствовать лишь этому знаменитому пушкинскому требованию.

Речь же идёт, конечно, о том, что поэзии нетерпима рассудочность, противопоказаны ложное умствование и громыхание риторической жести. Поэзия должна быть в какой-то мере простодушна, в самом высоком и светлом звучании этого слова. Простодушна, как всякий большой сердечный порыв.

Для меня талант — это прежде всего дар удивлять правдой. Это в равной степени относится как к таланту, проявляющему себя в науке или технической области, так и к дарованию, выразившему себя в искусстве. Талантливый физик раньше других проникает в те или иные тайны материи, удивляя, поражая и убеждая других открытой им правдой.
В данном случае — научной истиной. Поэзия — это сила убеждённого проникновения в суть явлений и вещей, таящих правду, скрытую подчас от тех, кто не наделён художническим зрением. Истинная поэзия и удивляет всегда своей новой правдой. Поэтическая пустышка может
блеснуть оригинальностью, пощекотать читателя-гурмана щегольским парадоксом, выкинуть замысловатое словесное коленце, ошарашить противоестественно вывихнутым образом. Это удивит, но не убедит. Позабавит, но не обрадует. Истинная поэзия, как и всякое подлинное
искусство, волнует и осчастливливает человека раскрытой правдой.

Да ведь, собственно, писать, будь то проза или стихи, надо лишь в двух случаях: либо когда ты знаешь в жизни что-то такое, чего не знают многие другие (этот стимул рождает большею, частью прозаические произведения или эпос в поэзии), либо если ты что-то всем известное видишь, понимаешь, чувствуешь совсем по-своему и считаешь своим долгом приобщить к этому пониманию или видению других.

Где же всё-таки мне, как говорится, работнику прозы, видится граница, отделяющая её от поэзии? Рубеж этот в общем-то довольно условный. Недаром в нашей литературе одно из самых гениальных поэтических творений — «Евгений Онегин» — определено автором как роман. А такое безбрежное по раздолью мыслей, образов и чувств прозаическое произведение, как «Мёртвые души», названо самим автором поэмой…

Да нет, дело, конечно, не во внешних признаках, не в наличии метра или рифм, хотя я, если позволено здесь говорить о своих личных вкусах, недолюбливаю современные стихи без рифм, полагая, что они всегда что-то зря утрачивают в своих организующих возможностях. Всё же мне видится разница и в назначении того и другого жанра, и в средствах изображения, вернее, в «средствах наведения», если говорить языком современной техники.

Если искать сличения с другими областями жизни и человеческой деятельности, то слово в прозе мне кажется прочным, весомым и свободно конструируемым строительным материалом. А поэтическое слово я ощущаю как высокопородный кристалл, к тому же ещё и искусно огранённый и вправленный точно, на единственно возможное для него место. Проза, если мне позволят прибегнуть ещё к одному сравнению, как бы запахивает просторные равнины, возделывая поля, на которых растёт хлеб насущный. Поэзия большею частью виноградарствует на крутых склонах. Отсюда и разница в методах и средствах обработки словесной почвы. И с этим надо считаться, как приходится одолевающему дистанцию в спортивной ходьбе придерживаться правил этого рода состязаний, не позволяющих переходить в бег, то есть отрываться на шаге от земли…

У поэзии есть ещё и своё великое и особое назначение, кроме тех, о которых уже упоминалось выше. Она призвана прийти на помощь жизни, которая, как говаривал Маяковский, часто «корчится безъязыкая», и найти точные образные речевые формулы для тех дум и эмоций, которыми вооружает себя народ, перестраивающий мир.

Когда-то Гейне иронически сокрушался, что в будущем, когда люди труда утвердят жизнь на новых основах равенства, разума, справедливости, стихи его, возможно никому уже не нужные, пойдут лишь на то, чтобы завёртывать в них селёдку… Наши дни, когда уже возведены прочные устои, на которые будет опираться коммунистический строй, полностью опровергли эти саркастические сомнения великого поэта. Стихи стали нужны, как никогда. И тема революции, тема строительства нового порядка жизни стала глубоко личной, лирической темой уже у Маяковского. Он, никогда не прибегая к языку сухой, деляческой прозы и в то же время не громоздясь на поэтические котурны, слил эпос с лирикой, слово революции с личным чувством, образ с мыслью. И, совершив великий подвиг открытия нового мира, всеми доступными ему поэтическими средствами участвовал в организации этого прекрасного мира силами поэзии.

Во всём, что я, прозаик, высказал находясь в обществе поэтов, выступающих в этом сборнике, вероятно, много школярского и немало уязвимого… Что поделать! Я очень люблю стихи и говорю о них с тем пристрастием, при котором возможны и какие-то крайности, вольности или просчёты. Я надеюсь, что мои товарищи — поэты простят мне те, может быть не совсем точные, соображение которыми я рискнул здесь поделиться. Ведь все мы, и прозаики и поэты,— соратники равноправно участвующие в великом труде по совершенствованию жизни силами раскрываемой нами и взволнованно организующей людей правды.

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Стихи, русская поэзия, советская поэзия, биографии поэтов
Добавить комментарий