Цитируется по: Наровчатов С. Стихотворения и поэмы/Вступ. статья А. Урбана. сост., подг. текста и примечания Р. Помирчего. Л.: Сов. писатель, 1985. (Б-ка поэта. Большая сер.).
1
Перечисляя своих друзей и сверстников, Сергей Сергеевич Наровчатов называл М. Кульчицкого, П. Когана, И. Майорова, В. Багрицкого, Г. Суворова, И. Отраду, А. Копштейна, Г. Стружко. Все они погибли или на той, говоря словами А. Твардовского, «войне незнаменитой» 1939/40 года с белофиннами, или на Великой Отечественной. Их всех знал Наровчатов — с одними тесно дружил, с другими встречался на семинарах и в литобъединениях, с третьими его свели фронтовые дороги.
«Поэтическое поколение, к которому я принадлежу, рождено Великой Отечественной войной и не выбирало, а заняло свою огневую позицию, как занимает её солдатская рота, подвергшаяся неожиданному нападению. Тут бывает не до выбора местности и удобств её обзора: вцепляйся в клочок земли перед собой и отвечай огнём на огонь. Но получилось, что этот клочок земли, с почерневшей от минной гари травой, оказался всей необъятной Россией»,(1) — писал Наровчатов.
Он — один из многих, один из этой роты. Той же закалки и литературной выучки: студент Института истории, философии и литературы (ИФЛИ) и Литературного института, доброволец обеих войн, малой и большой.
Поколение это хорошо поняло своё призвание, предчувствовало трагические события и готовилось к ним. Знаменитое «Мы» Н. Майорова— одна из вершин его самоопределения и самосознания:
Есть в голосе моём звучание металла.
Я в жизнь вошёл тяжёлым и прямым.
Не всё умрёт. Не всё войдёт в каталог.
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли…
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, в набросках на холсте.
Представляя читателю книгу «Имена на поверке», Наровчатов писал: «Сверстники и товарищи по поколению хорошо помнят их такими, какими они уходили от нас: молодыми, сильными, жизнелюбивыми. Не похожие друг на друга в частностях, они были схожи друг с другом в общем. Честнейшие из честных, они оказались смелейшими из смелых. В стихах они разнились между собой. У каждого были свои учителя, но общим их учителем была советская действительность». (2)
Эти характеристики с полным основанием могут быть обращены и к самому Наровчатову. Он входил в жизнь и литературу гулкими шагами под знаменем своего поколения, причастный их общей судьбе и в то же время ни на кого не похожий.
Лев Озеров увидел его таким: «Отменно помню подтянутого, спортивного, отчаянно голубоглазого юношу, со скрытой энергией напевности читавшего свои стихи. Первое впечатление: заводила мальчишек во дворе «Великана» — дома на Садово-Спасской. Любимец девушек. Готовый викинг или законченный скальд без грима. Вызывало удивление, что он не снимается в кино. Российский землепроходец по внешнему виду, он был отчаянно романтичен и в душевных движениях своих. Он появлялся в пимах, в унтах, в бутсах, скрипевших зазывно и смачно, появлялся вместе с океанским ветром, с грохотом водопадов Кавказа, снегами Сибири. Из-за его спины могли показаться китобои, скалолазы, полярники. Неведомо было, когда он успевал побывать и там и тут, и одновременно внести в дом две стопки книг и, прежде чем наброситься на них, аккуратно и любовно внести их в картотеку, как приличествует настоящему библиофилу. Это совмещение скитальца и воина, человека маршевого, бивачного типа с книжником, склонившимся над очередным фолиантом, представляется уникальным». (3)
Наровчатов учился, писал стихи, считал себя поэтом. Но готовился он прежде всего к участию в жизни. Поэзия никогда не была для него отвлечённым делом, существующим на параллельных путях с действительностью. Да и сама жизнь была беспокойной, находилась в непрерывном становлении.
Родился он 3 октября 1919 года под трубные звуки гражданской войны. Война была в самом разгаре. Молодая Советская Республика была в огне и напрягала все свои силы в борьбе с контрреволюцией.
В двадцатые — начале тридцатых, когда возрастал Наровчатов, страна выходила из разрухи, строилась. Шли годы первых пятилеток.
События эти известны всем — они стали яркими страницами учебников истории. В статье «Муза в красной косынке» Наровчатов передаёт эмоциональную атмосферу, которая связывала единой нитью жизнь и литературу. «Комсомольские журналы первых лет революции. Они выходили не только в Москве и Петрограде: «Зарево» — в Вятке, «Жизнь и творчество» — в Твери, «Юный пролетарий Урала» — в Екатеринбурге, «Новая молодёжь» — в Новгороде. Едва ли не в каждой губернии, а иногда в уездах.
Грубая, порой обёрточная бумага. Но пальцы, перевёртывавшие страницы, были тоже грубы. Им привычней было держать молоток и зубило, сжимать ствол винтовки и ручки «максима».
(…) И молоды были слова, выраставшие и поднимавшиеся со страниц: «революция», «республика», «Советская власть». И самое молодое слово „комсомол”». (4)
Он называет имена, с которыми молодёжь в ту пору связывала революционную новь: А. Безыменского и А. Жарова, М. Светлова и И. Уткина, М. Голодного, Б. Корнилова, Я. Смелякова… Песни, которые пела: «Смело, товарищи, в ногу» и «Красная Армия всех сильней», «Наш паровоз» и «По морям, по волнам», «Песня о встречном» и «Орлёнок». Именно в этой атмосфере начиналось гражданское самоопределение Наровчатова. Автобиографическую его книгу «Мы входим в жизнь» открывает очерк «Песни Коминтерна». В алуштинском Доме отдыха Коминтерна в 1928 году он увидел целую когорту революционеров разных стран. Среди них — венгерского писателя Антала Гидаша, с которым особенно подружился. «Песней Коминтерна вошёл в мою жизнь юный Гидаш, соединивший в моём раннем сознании поэзию и революцию», (5) — вспоминает Наровчатов.
Такое ощущение времени было общим для его поколения. Это о нём писал П. Коган:
Есть в наших днях такая точность,
Что мальчики иных веков,
Наверно, будут плакать ночью
О времени большевиков.(«Первая треть»)
С детства Наровчатов привык к дальним маршрутам. Из Хвалынска, где он родился, — в Нижний Новгород и Москву. Из Москвы — на юг, в Симеиз и Алушту. Он ещё в начальные свои лета много повидал. В 1933 году вместе с семьёй Наровчатов переехал на побережье Охотского моря, в Магадан, тогда ещё не город, а небольшой посёлок.
Память о Колыме ни с чем не сравнима. Дальний Восток стал его любовью на всю жизнь. Здесь началось мужание: «В ту пору я был ладным поджарым парнем с копной светлых волос, решительным и азартным. От своих друзей я мало в чём отставал, а кое в чём и перегонял их. Ну, например, я сочинял стихи. Неважно какие, но сочинял. Это среди ребят ценилось». (6) Когда ему исполнилось четырнадцать лет, отец купил ружьё — «ижевку». Трое друзей увлеклись охотой, и не только на мелкую дичь — ходили на медведя. Занятие — опасное и даже для тех суровых мест не совсем обычное. Наровчатов целиком приводит заметку Б. Бродовского из газеты «Советская Колыма», рассказывающего о «храбрых молодых охотниках», которым было всего по шестнадцать лет, убивших медведя. Для этого нужна была не только храбрость: «Храбрость являлась той заданностью, без которой выходить на медведя было нельзя. О ней никогда и не упоминалось». (7) Надо было ещё уметь метко стрелять, обладать силой, выносливостью, выдержкой. Ходить на лыжах. «Мне после это помогло на войне с белофиннами», — замечает Наровчатов.
Увлекался он и театром — с успехом исполнял роль князя в пушкинской «Русалке».
Следующий решающий этап отсчитывается от 1937 года, когда он был принят в ИФЛИ и переехал в Москву. О годах студенчества он написал немало счастливых страниц: «В 30-е годы Москва была намного меньше столицы 70-х годов. То же самое можно сказать о Москве литературной: она была малочисленнее и обозримей. Молодые поэты легко находили друг друга внутри кольца «Б» и в студенческих общежитиях за его пределами — Останкине, Усачёвке, Стромынке. Помогали сближению издательства и редакции, при которых были организованы литературные кружки и объединения. Гослитиздат, «Комсомольская правда», «Огонёк», «Октябрь» стали местами постоянных встреч поэтической молодежи». (8)
Все знали всех. Но это не означало общего благодушия. Наровчатов вспоминал о «задиристости, напористости, горластости» кружка, в который он входил. Друг с другом жестоко спорили. Были столкновения поэтических пристрастий, точек зрения, вкусов. Но было одно общее, объединяющее. «Мы, — рассказывает Д. Самойлов, — будучи очень молоды, незрелы и даже неопытны (именно в поэзии, в стихах), ставили перед собой задачи формулирования государственной идеологии. Отсюда идёт формулировочность поэзии Когана, Кульчицкого, Майорова, Слуцкого, Наровчатова, Луконина, её оптимистическая энергия, ощущение себя органически необходимой, самой активной частью общества». (9)
С самого начала Наровчатов формировался как личность деятельного типа. Он стремился участвовать в жизни, искал новых впечатлений, прямо шёл навстречу опасностям и трудностям.
Главным призванием была поэзия. Но одновременно — во время каникул — он с друзьями успевал осуществить трудный маршрут «по путям Горького» — спуститься вниз по Волге, и поработать на строительстве Большого Ферганского канала, и пешком пройти Старый Крым, чтобы поклониться домику Александра Грина.
Активный участник всяческих литературных начинаний — семинаров, кружков, вечеров, диспутов. Страстный путешественник. Спортсмен — парашютист, стрелок (выбивал сорок семь из пятидесяти очков), лыжник. Секретарь комсомольской организации ИФЛИ. Он за всё берётся и всё делает с неутомимой энергией. «Отец был алхимиком Духа — все свои качества, данные ему природой, — бурный темперамент, бесшабашность, удаль, храбрость, азарт, он годами переплавлял в единый сплав: литературное дело», — вспоминает О. Наровчатова. И оттуда же: «Эта катастрофическая интенсивность была одной из основных его черт до самой смерти, он никогда не останавливался». (10)
Когда началась война с белофиннами, он в декабре 1939 года одним из первых явился в Сокольнический райвоенкомат и был зачислен в личный состав 34-го отдельного добровольческого лыжного батальона. Это был для него естественный и необходимый шаг. А в январе 1940 года Наровчатов уже совершал рейд по тылам противника. Бои были тяжёлыми. Погибли его товарищи М. Молочко и Г. Стружко. Сам Наровчатов был тяжело обморожен. От первой роты осталось в строю лишь 14 человек. Из сорока с лишним добровольцев, призывавшихся в Сокольническом военкомате, возвратилось четверо.
Потрясённый увиденным, Наровчатов вернулся с сознанием неизбежности новых испытаний. В том же 1940 году на одном из семинарских занятий Сельвинского он заявил: «Совершенно ясно, (. . .) что наше поколение — это военное поколение, которое до конца своей жизни будет воевать». (11)
Через несколько месяцев он ушёл добровольцем на Великую Отечественную. Уже в июле 1941 года он командовал отделением в рядах 22-го истребительного батальона, в начале октября отправившегося в Брянск.
Там он попал в окружение. Участвовал в боях под Ельцом, Ливнами, Верховьем, отступал по Орловщине мимо «сожжённых сел, казнённых городов». Воевал на Волховском и Ленинградском фронтах. Участвовал в прорыве блокады. Освобождал Эстонию и Польшу. Войну закончил 8 мая 1945 года в центре Германии.
Ещё во время войны он узнал о гибели многих своих однокашников. Не вернулись его друзья и товарищи Н. Майоров, П. Коган, М. Кульчицкий. Он оказался среди тех, кому, как М. Луконину, Б. Слуцкому, Д. Самойлову, посчастливилось — с фронта они снова пришли в поэзию, чтобы написать новую её главу, главу Великой Отечественной войны.
Наровчатов—живая память этого поколения, создатель автобиографической книги «Мы входим в жизнь», о той поре, когда все они — и погибшие, и оставшиеся жить, — полные надежд, писали и печатали первые свои стихотворения, и о тех трагических событиях, героями которых они стали. «Моя жизнь неотделима от жизни моих друзей (…)друзья раскрываются через меня, а я через них», (12)— писал он в предисловии к этой книге.
Наровчатов прошёл большой творческий путь — от конца тридцатых до начала восьмидесятых годов (он умер 22 июля 1981 года).
Его поэзия менялась, набирала силу. Он стал современником новых поколений. Размышляя о поэзии Наровчатова, М. Луконин заметил: «Мы гордимся своим «военным происхождением», но не дадим захлопнуть нас в его рамках. Тут важно то, что это пробуждение к поэзии происходит в момент слияния с жизнью народа, потому что у поэзии только один путь: из жизни — в жизнь». (13)
Движение «из жизни — в жизнь» и составляет суть творческой эволюции, которую проделал Наровчатов. Оно придавало ей гражданскую активность, широту поисков, интеллектуальное богатство. Его поэзия одушевлена правым делом, за которое он всю жизнь боролся. Правым делом для него была революция, память о которой завещали отцы. Правым делом были первые пятилетки. Правым делом стала Великая Отечественная, которую он прошёл от самого начала до победного дня. Наконец, устройство послевоенного мира с его сложнейшими проблемами.
Наровчатов и в нём сумел занять активную гражданскую и творческую позицию. Он избирался депутатом Верховного Совета РСФСР, был членом МГК КПСС, секретарём правлений Союза писателей СССР и РСФСР, возглавлял Московскую писательскую организацию, был членом Комитета по Ленинским и Государственным премиям, членом Советского комитета защиты мира. В последние годы — главным редактором журнала «Новый мир». И это — лишь часть его общественных нагрузок и должностных обязанностей.
Первую книгу своих стихотворений «Костёр» Наровчатов издал в 1948 году. За ней последовали десятки других. Выходил двухтомник избранных произведений и Собрание сочинений в трёх томах. Наровчатов проявил себя как тонкий критик и историк литературы. Им опубликовано несколько сборников литературно-критических статей, книга «Лирика Лермонтова», оригинальное исследование «Занимательное литературоведение».
В нём удачно сочетались общественный деятель и художник, человек творческого склада ума, историк, филолог, внимательнейший читатель. Он ярко выделялся среди своего поколения широтой интересов и редкостной образованностью. Ещё в 1971 году Наровчатов утверждал, что за свою жизнь прочитал, вероятно, около 200 ООО книг. Уже тогда его домашняя библиотека составляла «6 000 томов, не считая 1 200 книг с автографами друзей и знакомых». (14) Свою библиотеку он ежегодно пополнял на сотни томов, сверх того подписываясь на 27 толстых и тонких журналов и 9 газет.
Чтобы столько успевать, нужны собранность и самодисциплина. Наровчатов никогда не был затворником. Вот несколько штрихов к его позднему портрету, оставленных Дм. Голубковым: «Дверь распахнулась, и к столу расторопно прошагал грузноватый и одновременно лёгкий человек — большелобый, с зоркими, светлыми и, как показалось, жестокими глазами. Он был в штатском, но на тёмном сукне пиджака строго и празднично сверкали ордена. Ему тотчас предоставили слово, и он встал, несколько картинно оперся о спинку стула. Неожиданно улыбнулся (глаза брызнули доброй, чуть застенчивой синевой) и сказал:
— Никогда не надеваю орденов. Только два раза в году: 23 февраля и 9 мая.
Читал он тоже неожиданно: не пел, не декламировал, как многие до него. .. Читал просто и как-то величественно, иногда замедляя ритмы и почти скандируя слова (…)
Он исполнил три стихотворения. Мужественно, предельно выразительно и без намёка на аффектацию. . .» (15)
Наровчатов до конца оставался бойцом. До конца оставался поэтом:
Поэзия! Когда б на свете белом
Я так бы бредил женщиной земной…
Как беспредельность связана с пределом,
Так ты, наверно, связана со мной!
Часть вторая: https://poezosfera.ru/poeziya-sergeya-narovchatova-chast-vtor.html
Часть третья, часть четвёртая: https://poezosfera.ru/poeziya-sergeya-narovchatova-chast-tret.html
Часть пятая: https://poezosfera.ru/poeziya-sergeya-narovchatova-chast-pyata.html
Часть шестая: https://poezosfera.ru/poeziya-sergeya-narovchatova-chast-shest.html
Часть седьмая: https://poezosfera.ru/poeziya-sergeya-narovchatova-chast-sed.html
_________________________________________________________
(1) Наровчатов Сергей, Собр. соч. в 3-х тт., М., 1978, т. 3, С. 277.
(2) Наровчатов Сергей, От составителя. — В сб.: «Имена на поверке». Стихи воинов, павших на фронтах Великой Отечественной войны. М., 1963, с. 4.
(3) Озеров Лев, Программа на целую жизнь. — «Литературная Россия», 1979, 28 сентября.
(4) Наровчатов Сергей, Собр. соч., т. 3, с. 307.
(5) Там же, с. 206.
(6) Наровчатов Сергей, Стрельба по безоружным. — «Новый мир», 1980, № 7, с. 17.
(7) Там же, с. 20.
(8) Наровчатов Сергей, Собр. соч., т. 3, с. 111.
(9) Самойлов Давид, «Поэт контактен и потому принадлежит не только самому себе…». — «Вопросы литературы», 1978, № 10, с. 221—222.
(10) Наровчатова О., «Иных случайностей размер…». — «Новый мир», 1984, N° 10, с. 204 и 210.
(11) Медников Анатолий, Страницы большой судьбы. — «Вопросы литературы», 1984, № 5, с. 180.
(12) Наровчатов Сергей, Мы входим в жизнь. Книга молодости, М., 1980, с. 7.
(13) Луконин Михаил, Товарищ поэзия, М., 1963, с. 317.
(14) Наровчатов Сергей, Ориентир — 200 000, — «Книжное обозрение», 1971, 16 апреля.
(15) Голубков Дм., «Всю жизнь мне везло на романтику!..». «Литературная Россия», 1968, 19 января.