Марк Максимов. Сестра милосердия
о Веронике Тушновой
Для нас, её братьев и сверстников, пожалуй, не было более тяжёлых похорон. Мы повидали смерть. И на войне – что уж там и говорить! И – тяжелее – после.
Володе 3амятину мы приносили сок, а он не мог проглотить его с ложечки. Он знал, что умирает. И мы знали. И другие знали, что в его смертельной болезни виновата война…
Потом нелепо, возвращаясь из издательства с вёрсткой своей первой книги в руках, попал под трамвай Алёша Недогонов, такой светлый и мудрый. В жизни и в стихах.
Потом мы несли на плечах Семёна Гудзенко. Несли, и было тихо, и снег проваливался под ногами… Гудзенко тоже знал. И мы знали. Он умирал ещё по-солдатски – человек, чуть ли не на второй день после Победы написавший:
Послевоенный кончился период,
И предвоенный начался опять…
Потом разорвалось сердце Алёши Фатьянова… Но над всеми этими скорбными прощаниями еще склонялась привычная, близкая тень войны.
A Вероника Тушнова, та самая Вероника, c которой мы все познакомились как c весёлой черноглазой медсестрой только что из санитарного поезда, пережила нашу войну на двадцать лет. Мы уже отвыкли от смерти. Но прощание было особенно тяжким не только потому.
Оказалось, и она знала. Очень давно знала. A мы? Нет, мы не знали. Не потому, что чёрствыми были или там уж чересчур оптимистами. Просто она сумела остаться до конца той молодой медсестрицей из санитарного поезда – по-старому сестрой милосердия. Всю боль брала на себя. И тяжесть отнимала y других. И в жизни, и в смерти ни c кем не делила. Несла сама. Для того и жила.
Осталось много стихов. Пожалуй, столько же, если не больше, сколько было напечатано. Почему? Мы листаем эти страницы и понимаем. Одни – потому, что Вероника Тушнова была взыскательным к себе и, может быть, иногда излишне самокритичным художником. Другие – чтобы возврaтиться к ним, доработать. Трeтьи – всё по той же причине: чтоб скрыть правду o смертельной болезни, не причинить боли другим. Нет, oна не была железной. Писала:
Железо я уважаю.
Железа я не люблю.
Она просто была другом. Настоящим другом для близких и дальних людей.
B её письменном столе рядом со стихами мы нашли два письма. Одно адресовано Тушновой. Другое – ответ Вероники. Первое письмо – злое, ханжеское, оскорбительное. Приводить его целиком нет смысла. Вот отрывки из него.
« Здравствуйте, поэтесса Вероника Тушнова!
Мне случайно попала на глаза Ваша книжонка «Второе дыхание». Вас я знаю давно, по стихам, разумеется. Лет десять назад, а может и меньше, я прочла «Дорогу на Клухор» и c тех пор Вас не забыла. Не потому только, что Вы мне ровесница, а потому, что Ваши стихи чем-то напоминают мне мои, только, к сожалению, Ваши лучше, а ещё тем, что Ваши мысли и чувства кажутся мне моими. Теперь я прочла «Второе дыхание», и мне стало неловко. Я испугалась. Зачем Вы об этом кричите на весь мир?..
«Второе дыхание» – это вопль покинутой стареющей женщины, изредка прерываемый описанием древних, но вечно молодых городов и уголков, где Вы бывали…
Пусть сердце кричит от боли и одиночества, но незачем об этом уведомлять весь мир. Вы и сами знаете, что напрасно старая 3олушка торчит у очага, Вы и сами знаете, что «тот красивый, добрый человек» не ищет её латаную тапочку, а давным-давно женат на великолепной молоденькой женщине.
Вы и сами знаете, что тот любимый не пройдёт, и не взглянет, и не оглянется, и мне улыбнуться не догадается.
Я прошу Вас, не кричите об этом так громко и так художественно. Не нужно. Это всё пройдёт, я это знаю. И не стоит зазывать: «вот теперь давай приходи».
И если к Вам, всё же таки, вдруг придёт неслыханная и прекрасная удача, то Вы храните своё сокровище, как скупец, про себя. Сокровища исчезают, как дар св. Грааля, от нескромного взора. Пусть люди о нём не знают; и будьте Вы счастливы.
Я желаю Вам этого.
Р.М.»
Такие письма приходят не часто. Что же Вероника? Оскорбилась? Немного. Огорчилась? Конечно. Но всё это во вторую очередь. А в первую? Сестра милосердия вновь склоняется над раненым: «Р.М.! Вам очень плохо? Больно? У Вас большое горе?» А затем слово берёт Тушнова-поэт. И снова человек большого сердца отстаивает и великие права лирики и её нелёгкие человеческие обязанности. «Лес, озёра, люди – не для меня – для всех. И стихи для всех. Для всех и пишу. Это Вам кажется, что Вы (ну и я) – исключение. Нет!»
О ней будет написано много хорошего, как того заслуживает она и её стихи – истинные стихи, верные в обращении к Родине и друзьям, чистые в любви, мужественные в самой смерти, всегда трепетные и никогда не ноющие.
Но ещё больше Вероника Тушнова расскажет о себе сама в своих книгах. Она осталась среди нас, она продолжает участвовать в жизни и поэзии.